Публикации

Статьи на немецком языке находятся здесь ...

По ком звонит колокол?

26 апреля 2009

«Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе. / Джон Донн, английский поэт и священник XVII века.

Наш знакомый N покончил жизнь самоубийством. У него было солидное положение в обществе, виллы, большие счета в банке. Высокий, представительный, он выглядел уверенным в себе человеком. Большую часть времени проводил за границей, путешествуя на яхте. Жил широко, с размахом. Считал себя победителем этой жизни. Но грянул кризис, и он разорился. Кредиторы требовали денег, сотрудники зарплаты. N усиленно искал выход из этой ситуации и, не найдя его, застрелился. Состояние своё потерял и душу.

Таких случаев в России становится всё больше. В 2008 году покончили с собой 35 тысяч человек — это население небольшого города. По числу самоубийств Россия занимает одно из первых мест в мiре. Согласно статистике, с сентября 2008 года множество случаев суицида произошло среди крупных бизнесменов и связано не столько с потерей денег или трудностями в делах, сколько с потерей прежнего высокого статуса. А люди, не связанные с крупным бизнесом, кончают жизнь самоубийством из-за невозможности расплатиться по кредиту и потери работы.

Кризис стал причиной самоубийств и за рубежом.29 сентября 2008 года лондонский деловой мiр был шокирован известием о первой жертве его — мультимиллионере Кирке Стивенсоне, который бросился под поезд.

По сообщению газеты «Тhe Тimes», британский миллионер Кристофер Фостер убил себя, свою жену и дочь также по причине кризиса. А в октябре прошлого года 45-летний финансист Картик Раджарам, потеряв работу, расстрелял свою мать, жену и троих сыновей и покончил жизнь самоубийством.

Самой ценной собственностью человека является его жизнь. Так почему, лишившись денег и статуса, человек осмеливается на отчаянный шаг? Потому, что ныне для многих деньги — их бог, а этот идол губит души поклоняющихся ему. Идея получения прибыли овладела м1ром, стала для предпринимателя движущим мотивом не только собственного бизнеса, но и жизни. Бизнес для многих стал синонимом свободы. Человек даже не заметил, как произошла подмена реальной свободы на статусную, и душа его уже не свободна, а зависима от того, что «скажет княгиня Марья Алексеевна. Достигший вожделенной экономической свободы человек, разом лишившись её, лишается и смысла жизни — оказывается, что не было у него в реальности ни семьи, ничего другого, кроме денег.

Учёные считают, что самоубийство — это скорее боязнь жизни и связанных с нею проблем, чем желание умереть: человек утрачивает надежды на будущее, и даже если существует множество возможностей улучшить жизненную ситуацию, он их не замечает или игнорирует.

Самоубийство, — на первый взгляд, довольно незначительное явление, особенно, если смотреть с высоты мiрового кризиса, глобального геополитического события, — на самом деле, обнажает «изнанку нашего бытия, даёт оценку происходящим событиям в обществе.

Сегодня деятельность человека не сдерживается более государством, идеологией, религией: это духовно-нравственный кризис вверг в уныние миллионы тех, кто рвался стать хозяевами жизни.

—Мiр гибнет! — кричат они ныне со всех сторон. — Впустую потрачены десятки лет жизни!

—Наш мiр не гибнет, — спокойно отвечает им христианин.

Сам Господь Иисус Христос, живя на Земле, страдал несравненно более всякого человека, угнетаемый тяжестью грехов всех людей. Но Он не говорил Своим ученикам о невыносимости жизни, дарованной Богом, тем более, о том, чтобы освободиться от неё. Он учил терпению: «претерпевый до конца спасется (Мф. 10, 22), — и Сам был добровольным Страдальцем на Кресте.

Страдали и ученики Христовы. И кто же может усомниться в том, что они были далеки от преступной мысли о самоубийстве, хотя всякий знает, что им, овцам среди волков, кротким среди свирепых язычников, жилось нелегко!

Вспомним Иова Многострадального. Лишившись всего: богатства, семьи, здоровья, — он, поражённый проказой и потому изгнанный из общества, «не согрешил... и не произнес ничего неразумного о Боге (Иов. 1, 22). «Похули Бога и умри!» — говорила ему жена, а он отвечал: «Ты говоришь, как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злое не будем принимать?» (Иов. 2,9—10). Всё — и добро, и зло настоящей жизни — не без воли Бога. Одно — как награда, другое — как испытание.

Отцы и учители Церкви всегда с порицанием относились к самоубийству, видя в нём преступление большее, чем убийство другого. «Как мы пришли на свет не по собственному желанию, так точно не имеем права и уйти из него без ведома и воли Того, Кто нас сюда прислал, — говорил святой Августин. Святая Церковь, верная учению и духу Христовой истины, не совершает обряд отпевания сознательных самоубийц. В прежние времена их даже хоронили отдельно.

Самоубийство — измена духу христианства, нежелание нести свой жизненный крест, отказ от преданности Богу, надежды на Него. Самоубийство есть позорная смерть законченного эгоиста, не думающего о других людях.

В Библии мы читаем о четырёх самоубийцах: Сауле (1 Цар.31,4), Ахитофеле (2 Цар.17, 23), Замврии (3 Цар.16, 18) и Иуде (Мф. 27, 5). Библия приравнивает самоубийство к убийству, ведь это убийство самого себя. Грех самоубийцы в том, что он пренебрегает волей Божией.

Искренность веры любого, кто, считая себя христианином, совершил самоубийство, вызывает сомнения. Никакие обстоятельства не могут служить оправданием самоубийства, тем более христиан. Христиане призваны жить для Господа — и только Бог может решить, когда им умереть.

Наш знакомый N был внешне верующим: ходил по праздникам в церковь и даже пожертвовал после долгих раздумий деньги на колокол для неё. И очень радовался, когда слышал его звон. Но, видно, вера его, как и у большинства из нас, была больше на словах. Не на Бога он надеялся, а на друзей, приятелей, влиятельных знакомых. От них ждал помощи, забыв, что в том мiре, в котором он достиг «успеха, места слабым нет: выживает сильнейший.

В эти майские дни мы отмечаем День Победы нашего народа над всеми тёмными силами Запада, собравшимися под «крылом нацистской Германии. Наши отцы, деды, прадеды добровольно шли на смерть ради спасения своей родной земли, своего народа, исполнили заповедь Христову о любви к ближним, явив мiру великое самопожертвование. Они имели в душах своих высшее человеческое достоинство, которое утрачивается нашим поколением.

И потому сегодня, даже в благовесте колокола, мне слышится печаль о падшей душе знакомого, о нас.

Александр Николаевич Крутов

"Русский Дом", №5, май 2009г.

Христианские корни европейской цивилизации и Россия

Россия переживает кризис. Не только тот, который сотрясает биржи и банки, но более важный, экзистенциальный – его суть в болезненном выборе пути развития. По существу дела, это затянувшийся поиск самоидентификации, поиск, который не прекращался на протяжении последних трех с половиной столетий, начиная с «книжной справы», проведенной при патриархе Никоне. Петровские реформы, революции и контрреволюции ХХ века маркируют самые радикальные опыты коррекции исторического маршрута России, на всех этапах сопряженные с попытками уточнения или пересмотра ее места в системе исторических координат, ее места в мировой истории и концерте мировых цивилизаций. Вопрос о месте России в мире стоял за исторически значимыми решениями, продиктованными прагматическими соображениями, подобными тем, которые принимались Петром Великим. Стоял он и за историческими катаклизмами, которые обрушивались на страну под тяжестью неуправляемых и неконтролируемых процессов, хотя они и сопровождались политическими программами и утопическими прожектами участников событий, – что происходило в период трех революций столетней давности. Затянувшаяся на века подвешенность этого вопроса, создающая иллюзию его неразрешимости, равно как и разнобой скоропалительных ответов на него, обнаруживают не столько неосновательность задававшихся им мыслителей, идеологов и политических деятелей, сколько его объективную трудность. Квинтэссенция этого вопроса может быть обозначена таким набором идентификаторов: Россия и Европа, Россия и Восток, Россия и византийское наследие, Россия и евразийская степь, и – что важнее – Россия и христианство, Россия и Православие, Россия и западные исповедания.

А самый вопрос заключается, по сути дела, в том, принадлежит или не принадлежит Россия Европе. Картографический ответ на него либо очевиден и тривиален, либо условен и относится к области географической номенклатуры, и в такой постановке самый вопрос – это пустая риторика. А его проблемная суть заключается, конечно, в другом: принадлежит ли православная Россия европейской цивилизации? Иными словами, христианская цивилизация Европы включает в себя Византию и ее наследников, и среди них Россию, или не включает? А если включает, то в каком качестве? Как мир, культурно однородный с Западной Европой и только ввиду исторически наслоившихся уклонений от стандарта нуждающийся в коррекции? Или же у христианской Европы два компонента – Восток и Запад, которые, существенно различаясь между собой, имеют генетическое родство? При всей, казалось бы, бесспорной очевидности утвердительного ответа на последний вопрос, этот ответ неприемлем для многих, например для российских западников или – с другого конца идеологического ряда – для евразийцев.

Иными словами, в ходе подобных незамысловатых рассуждений выявляется логическая необходимость для корректного осмысления места России в мире и в истории, следует составить адекватное представление и о таком феномене, как Европа. Географически Европа – это часть света, которая, однако, не является одновременно и континентом, отличаясь этим от Африки или Австралии. Часть света – понятие из области географии, но применительно к Европе и Азии географический фактор сам по себе не служит основанием для их разграничения, потому что Европа – это только большой полуостров на западе Евразийского материка. Европу и Азию различают не из-за географии, а из-за истории, а еще точнее, ввиду принадлежности их к разным цивилизациям. Но поскольку топонимы «Европа» и «Азия» включены в географический контекст, а география принуждает к картографической однозначности, граница между ними проводится с такой определенностью, которая не совпадает вполне с более зыбкими границами между цивилизациями, а только отчасти соотносится с ними.

Впрочем, эта граница не оставалась неизменной на протяжении веков: в древности ее проводили по Танаису (Дону), в Средневековье – по Волге, в Новое время проводят по Уральскому хребту, реке Уралу, Каспийскому морю и затем – по Большому Кавказскому хребту. Но тенденция к смещению этой границы – к экспансии Европы за счет Азии – продолжается и в наши дни; по меньшей мере, об этой тенденции свидетельствует такой международно-политический акт, как прием новообразованных закавказских и среднеазиатских государств в европейские организации. Есть логика и в том, чтобы протяженность Европы в широтном направлении измерять не четырьмя, как это общепринято было недавно, а двенадцатью часовыми поясами, полагая ее восточным пределом не Урал, а российские берега Тихого океана.

Такие перемещения границы между Европой и Азией не обусловлены смещениями континентов или иными геологическими катаклизмами; за ними стоят явления религиозного, политического, социального, иными словами – исторического характера. Рассматривая вопрос с этой точки зрения, следует уточнить, что односторонняя экспансия Европы на восток в области географической номенклатуры не отражает адекватно реальный исторический процесс, который демонстрирует, скорее, пульсирующий ритм перемещений действительной границы между европейской и азиатскими цивилизациями, так что не раз в истории она смещалась и в обратном – западном – направлении; по меньшей мере, так было во времена Чингисхана или Магомета Завоевателя, при преемниках которого Азия дважды продвигалась до самой Вены. А почти за тысячу лет до закончившейся поражением осады Вены османскими полчищами вооруженная экспансия Азии в Европу велась с юга, из Африки, и остановлена была в сердце современной Франции, под Пуатье.

На вопрос о том, что такое европейская цивилизация, самым лаконичным ответом будет – это христианская цивилизация, и как таковая она стоит в одном ряду с мусульманской, конфуцианской или индуистской цивилизациями. Этот ответ, однако, нуждается в ряде оговорок. Первоначальный очаг христианства, как хорошо известно, не в Европе, а в Азии, в Палестине. Европа же задолго до своей христианизации переступила рубеж, отделяющий примитивные, или патриархальные, если угодно, доисторические общества от цивилизации, предполагающей существование государств, письменности, сложной социальной системы, а также поселений городского типа. Все это на юге Европы – на острове Крит и потом на Пелопоннесе и в Аттике – появилось впервые уже во II тысячелетии до Рождества Христова. В связи с этим необходимо уточнить: характеризуя цивилизацию Европы как христианскую, не следует до конца отождествлять понятия «европейская» и «христианская» цивилизации; такое сближение их лишь указывает на то лицо Европы, которое она имела на протяжении веков – по меньшей мере, во второй половине I и во II тысячелетии от Рождества Христова, но, разумеется, не изначально. И все же право европейской цивилизации на наименование ее христианской подкрепляется тем обстоятельством, что в античную эпоху значение топонима «Европа» было существенно более локальным, и применительно к той эпохе известным аналогом средневековой христианской Европы был мир классического Средиземноморья, включавший в себя прибрежные территории трех частей света; Средиземноморье, а не Европа, оставалось в древности регионом и христианской цивилизации, однако лишь до экспансии ислама, которая спутала старые историко-географические карты.

Очевидно также, что и в прошлом, и ныне христианская цивилизация выходит далеко за границы Европы: не говоря уже о российской Сибири, Ливане, Армении, Грузии (неведомо по какой причине совершившей в последние годы картографическую революцию и включившей себя в Европу, при том что расположенная к западу от нее Турция, за исключением действительно европейской Фракии, спокойно остается в Азии), это еще и христианская Америка – Северная и Южная, сопоставимая в наш век с Европой и численностью населения, и своим политическим и экономическим весом. И все же по праву первородства Америка должна уступить Европе приоритетное право на имя «христианская цивилизация». В то же время в Европе и исторически, и актуально присутствует ислам: в прошлом – в Испании и на Балканах, ныне – по меньшей мере, в турецкой Фракии, Албании, на Северном Кавказе и фрагментарно в Поволжье и в Предуралье. Особую проблему, с точки зрения географического распределения цивилизаций, представляет мусульманская диаспора в Западной Европе.

Еще одно необходимое соображение, касающееся христианства Европы, связано с тем, что в последнее время стало едва ли не общепринятым штампом характеризовать современное общество Европы и Америки как постхристианский мир. За такой констатацией стоит ряд очевидных печальных обстоятельств – чтобы в этом убедиться, достаточно включить телевизор. Но эта материя еще слишком свежа и нова: кризисное состояние христианской Европы бесспорно, но столь же бесспорна и неудача состоявшихся уже в ХХ столетии опытов построения новых постхристианских орднунгов. Есть все основания надеяться, что и осуществляемый ныне проект устроения в Европе, Америке и на всем пространстве земли общества политкорректности, воинствующей и нетерпимой ко всякой инаковости, игнорирующей религиозные и этические ценности народов, закончится таким же выкидышем, как и проекты нюрнбергских мечтателей о тысячелетнем рейхе. Во всяком случае, оставаясь в рамках истории и ретроспекции и отвлекаясь от неблагообразной сиюминутности и от опасных перспектив, позволительно держаться за старый добрый термин – христианская Европа, не закрывая при этом глаза на давно уже прозябшие на европейской почве побеги, из которых выросли кошмары ХХ века – одним из таких побегов была Великая французская революция, хотя и она была, конечно, не первым восстанием против Христа в крещенной Европе.

Выделение христианской цивилизации как некоей целостности расходится с концепциями ряда видных историков и философов, придерживавшихся полицивилизационного подхода к истории. Так, на противопоставлении романо-германской Европы и России как центра славянского мира строится концепция Н.Я. Данилевского, который систематизирует и доводит до провоцирующей крайности более гибкие и осторожные идеи ранних славянофилов. Евразийцы, ставя во главу угла российской цивилизации византийское наследие, в то же время тесно сближали Россию с кочевым миром тюрко-монгольских племен, считая воздействие степи на Русь более глубоким, чем поверхностное влияние христианского Запада, иными словами – придерживались старинной максимы Жозефа де Местра: «Если поскрести русского, обнаружится татарин», – находя в ней повод не для самоуничижения, а для гордыни. О. Шпенглер в перечне культур, которыми он называет приблизительно то же самое, что у А. Тойнби именуется цивилизациями, не упоминает христианской культуры, противопоставляя западную культуру арабской, которая для него охватывает и византийский мир, рассматривая при этом Россию как еще один тип культуры, отличный и отдельный от византийского и названный им не без неуклюжего немецкого остроумия сибирским. У А. Тойнби западнохристианская и восточнохристианская цивилизации представлены не в изоляции друг от друга и исключительно по контрасту, как у Шпенглера или Данилевского, но с учетом общности их происхождения из греко-римской цивилизации под влиянием христианской закваски. Тем не менее, и Тойнби видит в них не разновидности одной и той же, но две различных цивилизации.

Иными словами, гвоздь поставленного вопроса в том, являются ли, выражаясь конспективно, Византия и Россия, с одной стороны, и Запад – с другой, модификациями одной и той же культуры или двумя разными мирами, родственные черты и исторические связи которых носят вторичный характер. Первый вариант ответа представляется более убедительным, если не сказать очевидным. Для того чтобы между востоком и западом Европы усматривать не меньшее отличие, чем между восточнохристианским миром и миром ислама или кочевых культур евразийской степи, требуется изрядная доля запальчивости.

Но настаивая на существовании единой христианской цивилизации, не следует игнорировать вполне реальные и даже морфологические различия внутри нее, которые в основном сводятся к различию двух ее разновидностей – Запада, католического и протестантского, и христианского Востока – православного, но также и монофизитского и несторианского. Хотя разделение внутри христианской цивилизации имеет конфессиональную природу, это еще не значит, что имеет место точное соответствие между конфессиональным плюрализмом и многообразием разновидностей христианской культуры. Доктринально Православие ближе к Католицизму, чем лютеранство или кальвинизм, но протестантская Европа в цивилизационном отношении отличается от католической Европы несравненно меньше, чем от православного Востока. Объяснение этого обстоятельства лежит на поверхности и связано с тем, что реформация – это относительно поздний феномен: протестантизм появился слишком поздно, чтобы радикально модифицировать уже сложившуюся культуру той части Западной Европы, которая была им охвачена. В то же время этот хронологический аргумент не может быть экстраполирован за пределы приведенного частного случая. Конфессиональное разделение между диафизитами, монофизитами и несторианами восходит к началу IV столетия, но родственные узы, связующие православный мир с мирами коптского и сирийского христианства, оказались все-таки более прочными, чем те, что связывают западнохристианскую и восточнохристианскую цивилизации, церковное единство которых сохранялось дольше – вплоть до XI века.

Западная модификация христианской цивилизации, естественно, простирается далеко за пределы Европы, но, в отличие от восточной, не по суше, а через Атлантику, охватывая Южную и Северную Америку, Австралию, Новую Зеландию и ряд анклавов в Азии и Африке. При этом специфический характер латиноамериканской цивилизации, отличающий ее от католической Европы, не имеет конфессиональных оснований и коренится в интенсивном воздействии на нее уничтоженных местных культур ацтеков, майя, инков. Что же касается цивилизации Северной Америки, то в ее формирование решающий конституирующий вклад внесло сектантское диссидентство, маргинальное на родине североамериканской культуры – в Западной Европе; а культуры североамериканских индейцев, фактически уничтоженные колонистами вместе с их носителями, оставили свое наследие главным образом на географической карте Америки с ее Оклахомой и Миссисипи и еще в прославленном искусстве пионеров дикого Запада снимать скальпы.

Но предмет наших размышлений Европа, а не весь христианский мир. Есть основания и восточнохристианскую, и западнохристианскую цивилизации представить в виде более дробных структур. Христианский Восток в таком случае может быть разделен на три региона: южный – на Балканах, Кипре и в Закавказье, включающий как православную Грузию, так и монофизитскую Армению, и северный, российский, который объемлет, естественно, также Украину и Белоруссию, причем длительное присутствие в составе России Грузии и Армении и узы тесного этнического родства балканских православных славян со славянской Россией выделили христианское Закавказье, а также территорию Болгарии, Македонии и Сербии с ее боснийским анклавами и Черногорией в область, промежуточную между греческим и российским вариантами восточнохристианской цивилизации. Третий регион восточнохристианского мира – это расположенная почти в самом сердце Африки Эфиопия, культура которой представляет собой своеобразную модификацию коптской цивилизации Египта.

Западнохристианский мир обладает не менее сложной структурой, чем христианский Восток. При этом конфессиональный фактор лишь отчасти влияет на линии его разделений. Культурное ядро Западной Европы может быть очерчено следующим образом: это Германия, Франция, страны Бенилюкса, Австрия, Швейцария, северная и центральная Италия, испанская Каталония, Чехия и Словения, но не Словакия или Хорватия. При этом разделение этого региона на католическую и протестантскую его фракции, проходящее приблизительно по римскому лимесу, хотя и имеет вполне реальную основу, все же вторично в сравнении с культурными границами, отделяющими этот регион в целом от Великобритании или Испании и даже от южной Италии. Фундаментальный исторический феномен, на котором зиждется это строение, – империя Карла Великого. Любопытное обстоятельство, которое, может быть, не является только курьезным совпадением, – это почти точное соответствие исторических границ культурного ядра Западной Европы с границами Европейского Союза в его первоначальном составе, когда он еще именовался Общим рынком. Но видимо, только исторической шуткой явилось то обстоятельство, что восточная граница империи Карла Великого была воспроизведена почти буквально, когда «железный занавес» разделил Европу, так что Германия оказалась рассеченной надвое, приблизительно по Эльбе, как и во времена войн Карла Великого с германскими язычниками саксами.

За пределами этого цивилизационного ядра Западной Европы могут быть выделены, как особые и периферийные культурные модификации, скандинавская и не вполне однородные с ней, с одной стороны, исландская, а с другой – финская и остзейская, а также британская и принципиально отличающаяся от нее культура католической и кельтской по своим этническим и культурным корням Ирландии, иберийская цивилизация в Испании и Португалии, но также и баскская в Пиренеях, южноитальянская, которая включает в себя тесно родственную материковому югу Италии Сицилию и своеобразную культуру Сардинии, а также и Корсику, несмотря на ее политическую принадлежность Франции. Совершенно особый уголок южной Европы – католическая и одновременно арабоязычная Мальта. Наконец, к западнохристианской цивилизации принадлежит и католический восток Западной Европы.

Западная и восточная разновидности христианской цивилизации сосуществуют параллельно не со времени крещения Европы. Христианский Запад существенно разошелся с христианским Востоком в эпоху папства и феодализма, крестовых походов и схоластики, иными словами, во II тысячелетии от Рождества Христова, но процесс разделения начался, естественно, раньше: на востоке – при императоре Ираклии, радикально пересмотревшем политику своих предшественников, стремившихся удержать или восстановить единство и целостность Римской империи, и сделавшем решительный шаг в сторону эллинизации Нового Рима; на западе – аналогичное значение имели события, происшедшие на рубеже VIII–IX столетий, когда Карл Великий и папа Лев III создали в действительности впервые Западную Римскую империю. Плоды разделения созрели к 1054 году. А хрестоматийная дата разделения единой Римской империи на две – западную и восточную – 395 год, отмеченный кончиной святого императора Феодосия Великого и его завещанием, является вполне фиктивной: в таком роде, как разделил империю святой Феодосий в своем завещании между сыновьями, ее делили не раз и до него, когда при наличии соправителей и при территориальном распределении их власти сохранялось единство правовой системы – это было похоже, скорее, на выделение уделов младшим сыновьям Московских государей при Иване III и его преемниках, когда в действительности удельная система уже прекратила свое существование на Руси.

Важное, но все-таки не первостепенное значение в фактической дивергенции христианской цивилизации на западную и восточную имел этнический фактор: вторжения и завоевания германских варваров на западе и крещение южных и восточных славян от греков. Но в первом случае суть дела заключалась не в том, что вестготы, остготы, бургунды или вандалы изменили характер цивилизации Рима, завоевав его, а в том, что противостоявшая тогда цивилизации единого греко-латинского Рима культура германцев ариан, сама пронизанная влиянием Рима, исчезнув, оставила свой след на цивилизации католического Запада. Что же касается крещения болгар, сербов и руси, то события эти совершались тогда, когда надлом единого христианского мира был уже совершившимся фактом.

Есть серьезные основания утверждать, что на рубеже тысячелетий произошло не разделение единого христианского мира на две фракции, но обособление католического запада от православного христианского мира, который на востоке оставался в существенных своих чертах тем же самым, каким он был ранее и в греческой, и в латинской половине единой Римской империи, в особенности в ее провинциальной периферии, будь то в Грузии, на Сицилии или даже в Ирландии. Утверждение это голословно, но убедительным оно может стать только при опоре на фактический материал, которому нет места в статье, и все же эту мысль можно попытаться хотя бы проиллюстрировать, указав на архитектуру древних христианских храмов не только нового, но и ветхого Рима, с одной стороны, и на столь не похожие на них готические соборы Франции и Германии – с другой.

Дихотомия христианской Европы находит известную параллель в дихотомии греческого и латинского элементов в едином классическом мире дохристианской древности. Но это их двуединство и тогда не обозначало паритета. Самым лаконичным образом суть их взаимоотношений можно выразить такой формулой: в результате политической и военной экспансии Рима, покорившего грекоязычные царства и полисы, недостаточно зрелая римская культура была поглощена греческой, находившейся тогда в той космополитической стадии своей истории, которую принято называть эллинизмом. При этом необходимо уточнить, что разнообразные влияния эллинской стихии – через Великую Грецию, занимавшую юг современной Италии, через этрусков – Рим испытывал с самого начала своей истории, и эти влияния не гипотетичны, они хорошо прослеживаются.

Наконец, древнейшая цивилизация Европы – это та, что была открыта недавно, на рубеже XIX–XX столетий, – крито-микенская, которая, подобно классической греко-римской и христианской – западной и восточной, представляет собой, как это видно уже из ее наименования, тоже своеобразную хронологически смещенную дихотомию.

В недавнем прошлом, по меньшей мере, еще в XIX столетии, историю Европы почти отождествляли с всемирной историей. На страницах соответствующих компендиумов, помимо развернутых европейских сюжетов, помещались лишь несравненно более лаконичные очерки истории Египта, Месопотамии и Ирана и – уже совсем маргинально – Индии и Китая. Наследие литературного империализма в наше время преодолено и в историографии, по крайней мере, европоцентризм не является больше открыто декларируемой позицией большинства европейских историков, в особенности политкорректных историков.

Это не значит, однако, что классический европоцентризм изжит до конца. В трансформированном виде он сохранился и остается вполне популярным идеологическим направлением. Только ныне в центр мировой истории ставят уже не собственно европейскую историю с христианской закваской ее культуры, но «западную цивилизацию», в составе которой собственно европейский элемент оттесняется на периферию, а во главу угла помещается детище Европы – Соединенные Штаты, при этом «западную цивилизацию» представляют как модель для незападных стран, постепенно включаемых в ее орбиту по мере их модернизации, а в конечном результате этого процесса, по парадоксальному и провоцирующему выражению Фукуямы, на сознание которого произвело непропорционально сильное впечатление падение Берлинской стены, просматривается конец истории, не апокалиптический, а прогрессистский, вроде марксистского пришествия коммунизма, только в капиталистической одежде, или, еще вульгарней, в виде хэппи-эндов голливудской продукции.

Неотразимую теоретическую критику этой концепции дал один из самых глубоких современных политологов – С.-Ф. Хантингтон, а 11 сентября 2001 года вместе с последовавшими за ним провалами агрессивных акций единственной сверхдержавы наглядно проиллюстрировали иллюзорность очередной модной утопии. И все-таки в умеренных дозах европоцентризм в извращенной форме западноцентризма, или атлантизма, сохранился и до сих пор: и в сочинениях пишущих авторов, и в умах непишущей публики, и в делах политиков.

Самым популярным и тривиальным обоснованием такой ориентации сознания является идея прогресса, поскольку, считается, двигаясь по пути прогресса, Запад обошел другие регионы мира. Это убеждение настолько въелось в умы современных публицистов, в особенности самых легкомысленных и рептильных из них – современных российских либералов, что в русле этой логики часто – и, как кажется, без всякого ощущения несообразности с точки зрения традиционной географии – к Западу причисляют и экономически развитую Японию, исключительно ввиду высоких показателей ее ВВП и благодетельного, с точки зрения российских либералов, присутствия на ее земле американских оккупационных баз. Но Япония может считаться Западом только в том случае, если смотреть на нее из Лос-Анжелеса, из Голливуда. Тогда, правда, пребывая в Калифорнии и обернувшись в противоположную сторону, следовало бы наименовать Дальним Востоком то, что принято называть Западной Европой.

Итак, Запад ставят в центр мироздания ввиду успехов его прогресса. Но о прогрессе чего при этом идет речь? Как заметил А. Тойнби, прогресс наиболее бесспорен в военной технике. И действительно, его самоочевидность тут в самом деле поразительна – достаточно только сравнить эффект хиросимской бомбы, бомбардировки Дрездена или Багдада с самыми кровавыми бойнями давнего прошлого. Конечно, за развитием военных технологий, которые всегда были в авангарде прогресса, стоит развитие технологической системы в целом, иными словами – способности человеческих обществ трансформировать природную среду в собственных интересах. Хотя с точки зрения «зеленых» такой прогресс не заслуживает восхищения, он, по меньшей мере, очевиден, и он действительно радикально изменил внешние условия человеческого существования в последние два века. Но если судить о прогрессе не с исключительно технологической точки зрения, а с экономической и социологической, через показатели душевого размера ВВП или индекса человеческого развития, то, хотя прогресс и в этой области – вполне зримая реальность, тут уже нет оснований говорить о его поступательном и непрерывном движении на протяжении длительного исторического времени. Русский социолог П. Сорокин в свое время подсчитал, что если бы во времена земной жизни Иисуса Христа 1 динарий был отдан в рост под скромные 2%, которые бы адекватно соответствовали весьма умеренному экономическому росту, то, чтобы расплатиться с кредитором в XX столетии, должнику не хватило бы средств, даже если бы он обладал всем земным шаром, а тот был бы из чистого золота, из чего с ошеломляющей математической очевидностью вытекает, что экономический рост неизбежным образом прерывался на протяжении истории катастрофическими падениями и длительными стагнациями.

И все-таки если прогресс измерять приведенными здесь критериями, к которым можно добавить и более человечные – такие как продолжительность жизни, уровень образования, то приоритет западной цивилизации предстанет бесспорным, но не с точки зрения историка, имеющего дело со столетиями, поскольку авангардная роль Европы и Америки в технологии, экономике и комфорте восходит лишь к началу XIX века – лишь после славной в анналах британской истории опиумной войны, победу в которой, принуждавшей Китай к массовым закупкам колониального индийского опиума, Британия достигла благодаря преимуществу в военной технике, Китай уступил первенство по ВВП Британской империи, которая, в свою очередь, на рубеже XIX и XX столетий уступила его Соединенным Штатам. Но и это первенство имеет все шансы быть утраченным уже в текущем столетии, по мере стремительного роста экономической мощи Дальнего Востока. Остается, однако, еще большим вопросом, стал ли человек в результате экономического прогресса более счастливым хотя бы в исключительно гедонистическом смысле слова. Ответ на него не может быть продемонстрирован статистически. На языке науки его нет и не может быть, но более релевантные тут философия, искусство, и в частности литература и кино, дают либо амбивалентные, либо, скорее, негативные ответы, во всяком случае, последние более обычны у мыслителей и художников, чем оптимистические, триумфалистские и прогрессистские.

Но суть дела заключается в том, что человек – существо духовное, предназначенное для вечной жизни, и потому гедонистический аспект человеческого существования не может иметь решающего значения в рассуждениях аксиологического характера, в том числе и по поводу прогресса. И поэтому важнейшей темой в сопоставлениях цивилизаций оказывается религиозная сторона дела, которая имеет самое прямое отношение к вечности человеческого существования. Поскольку между приверженцами разных религий не может быть ни договоренности, ни даже плодотворной дискуссии о приоритете той или иной религии, то, с сциентистской точки зрения, рассмотрение проблемы человека и истории человеческих обществ и всего человеческого рода sub specie aeternitatis, в аспекте абсолютных ценностей, неадекватно, и всякие соглашения на этот счет могут иметь лишь конвенциональный характер и, строго говоря, лежат вне науки в собственном смысле слова.

Тем не менее, историк человеческого общества, а не его частных проявлений, вроде сталелитейного производства или банковского кредита, не может игнорировать того, что составляет стержень человеческого бытия, так что историческая наука лишена возможности уместиться в прокрустовом ложе чистой науки, что, впрочем, всегда было известно и об истории, и о других гуманитарных дисциплинах и что не должно смущать историка христианина, который имеет веские основания поставить в центр мировой истории историю христианской цивилизации, что, конечно, при взгляде изнутри иных культур рискует быть расценено как необоснованная претензия и предвзятость. Но попытка обойти такую предвзятость не может оказаться состоятельной. Безрелигиозный взгляд на мир и на историю атеиста или агностика вовсе не гарантирует недостижимой нейтральности или объективности, и носителями любого религиозного сознания воспринимается как узко партийный и тенденциозный, к тому же продиктованный наивной гордыней – тщетной попыткой изъять себя из потока истории и вскарабкаться на воображаемую, мнимую вершину, выше Эвереста, откуда видно все, что происходило и происходит под солнцем. В свое время советские идеологи утверждали, что для этого надо всего лишь при наличии образования сохранить в себе круг понятий фабрично-заводского рабочего либо, при ином происхождении, усвоить себе пролетарское мировоззрение. Есть основания полагать, что они преувеличивали пользу рабочего происхождения или имитации пролетарских вкусов для историка.

Протоиерей Георгий Флоровский в свое время писал: «Беспристрастной истории нет и не может быть. У историков-эволюционистов предвзятых мнений не меньше, чем у верующих в Божественное Откровение – это всего-навсего иной род предвзятости. Эрнест Ренан и Юлиус Велльхаузен пристрастны не менее Риччотти и о. Лагранжа… а Райценштайн и Фрейзер – куда больше, чем Дом Одо Казель и Дом Грегори Дикс. Просто пристрастия у них различны. Слишком хорошо известно, что в угоду критическим предрассудкам историки порой искажают и извращают истину куда сильнее, чем из покорности традиции».

Между тем историк-христианин имеет существенное преимущество. Марк Блок, не будучи христианином, в своей «Апологии истории» утверждал: «Христианство – религия историков. Другие религиозные системы основывали свои верования и ритуалы на мифологии, почти не подвластной человеческому времени. У христиан священными книгами являются книги исторические, а их литургии отмечают – наряду с эпизодами земной жизни Бога – события из истории Церкви и святых». За этим суждением стоят, по меньшей мере, две идеи: христианская вера – это не только вера в вечное, внеисторическое бытие Триипостасного Бога, но это также вера в реальность событий, имевших место в истории, вера в исторические факты Боговоплощения, Распятия Спасителя «при Понтийстем Пилате», говоря словами символа веры, и Воскресения. Другая идея, восходящая к блаженному Августину, заключается в том, что события Священной истории Нового Завета составили главный узел и центральный пункт всемирной истории, они наполнили историю смыслом, сообщили ей ориентир.

Христианская цивилизация потому и составляет особенно значимый фрагмент человеческой истории, что он теснее других связан с историей Церкви. На первый взгляд, при таком подходе изгнанный через двери европоцентризм возвращается через окно. Но, во-первых, это все-таки не тот европоцентризм, который деградировал в «западнизм» – удачно изобретенное философом ХХ века клеймо, – хотя бы уже потому, что история христианской Церкви, как уже было сказано, начиналась не в Европе, и не в Европе, а в азиатском Иерусалиме произошло важнейшее событие мировой истории. А во-вторых, смысловая важность событий европейской истории связана в таком представлении о мировой истории не с ее военным, политическим или экономическим доминированием, не с прогрессивным развитием науки и техники, а с эволюцией ее духовного состояния. И наконец, самое главное возражение против аттестации такой концепции как продолжающей традицию империалистического европоцентризма заключается в ее конфессионально мотивированном аксиологическом акценте на исторически восточнохристианскую, а по существу дела аутентично христианскую цивилизацию, претерпевшую в своем западном ареале на рубеже I и II тысячелетий мутацию, из которой в конечном счете и вырос современный Запад, устремившийся в бездну постхристианства. К тому же, христианский Восток на протяжении веков в своих взаимоотношениях с ближайшими соседями был чаще жертвой экспансии как с запада, так и с востока, чем агрессором.

Все оставившие след в истории и все-таки по существу дела неудачные опыты сделать России такое переливание крови, которое бы устранило ее качественное отличие от Запада, проистекали из недооценки цивилизационной значимости церковного разрыва, совершившегося в 1054 году, и, как это ни кажется парадоксальным на первый взгляд, значимости учиненного полтора столетия спустя крестоносцами погрома Константинополя. Эти события происходили вне России, но уже тогда она входила в орбиту византийского мира, и его судьба стала конститутивной частью ее духовного наследства. Из стремления преодолеть техническое отставание России от Запада, причины которого носят по преимуществу экзогенный характер и в основном связаны с хорошо известной жертвенной ролью щита Западной Европы, которую она, как и до нее Византия, исполняла по географической необходимости, а не с ее духовной конструкцией, реформаторами на троне и революционерами в подполье делался вывод о том, что российский поезд надо переставить на другие рельсы – на те, по которым ездят на Западе. Примитивизируя сюжет, скажем так: чтобы научить русских строить корабли, в действительности не было надобности принуждать служилых людей к бритью бороды, а их супруг и дочерей к ношению декольте, вопреки тому, что думал тогда сам великий реформатор. Хотя модели для подражания с тех пор выбирались разные, но заимствовались они из одного резервуара. Российским императорам от Петра до Николая I включительно образцами для подражания служили монархические режимы Швеции, Пруссии или дореволюционной Франции; Александр II стремился реформировать подвластную страну с оглядкой на опыты либерализации европейских монархий, предпринятые после Французской революции. Сердцами оппозиционных либералов завладел английский парламент, более радикальные элементы вдохновлялись гильотиной якобинцев, а затем, уже в XX столетии, на просторах бывшей Российской империи, переименованной в Советский Союз, и за его пределами тщетно пытались осуществить вычитанную в книгах западных учителей утопию, духовные корни которой в древней хилиастической ереси. Наконец, когда утопия рухнула, зрение выброшенных катастрофой на поверхность вод лидеров и их ошарашенных почитателей омрачилось лицезрением ослепительного блеска фольги, в которую упакован «град, сияющий на вершине горы», на которую он взошел в действительности по причинам, ничего общего не имеющим с ныне навязываемой им самим всему миру постхристианской политкорректностью по отношению к злу и растлению, скорее, напротив: благодаря коренящимся в суровой пуританской и сектантской нетерпимости ко всякого рода, скажем так, моральным девиациям.

Хотя в конечном счете все эксперименты глубокой трансформации России проваливались, сталкиваясь с ее неподдающимся запланированной мутации духовным ядром, но раны на нем в виде чужеродных институций и беспочвенных умонастроений и влечений «российских европейцев» разной ориентации они оставляли. В свое время два последних российских императора, Александр III и святой Николай II, пытались переломить тенденцию, но было уже поздно: болезнь оказалась тяжелой и для выстроенной Петром I империи смертельной.

В любом случае, осмысление места России и Запада в системе координат мировых цивилизаций требует погружения в исторический контекст и его трезвого, добросовестного, рассудительного анализа. Корни настоящего всегда в прошлом. Корни недавнего прошлого уходят в древние слои исторической почвы. Знать прошлое, и главное, понимать его – дело полезное. Такое знание помогает делать правильный выбор, лучше видеть границу между реализуемыми замыслами и несбыточными прожектами, между предприятиями, приносящими сиюминутный успех, но чреватыми провалами в будущем, и теми, которые строятся не на песке, а на прочном фундаменте, на краеугольном камне.

Протоиерей Владислав Цыпин
24 / 08 / 2009

Источник: Православие.Ru

Вопрос греков-протестантов: зачем быть православным?

С 1990-х годов началась экспансия в Россию самых разнообразных протестантских проповедников, и немалая часть русских людей оказалась в их «церквях». Живя в стране, православной по культуре, истории и религиозному выбору большинства населения, эти люди во многом составили особый тип протестантов, отличающийся от протестантов из традиционно протестантских стран четко сформулированным негативным отношением к Православию. В отличие, например, от немецких, шведских или американских протестантов, «русским протестантам», живущим в православном окружении, поневоле приходится отвечать себе на вопрос: почему я не в Православной Церкви?

Нужно сказать, что подобное явление имеет место и в других православных странах, в том числе в Греции. Тем интереснее для сравнения узнать опыт того, как живут там греки-протестанты, как они отвечают себе на подобный вопрос, чем пытаются оправдать свой ошибочный выбор, и как, несмотря на это, для них открыть путь в Православную Церковь. Этому и посвящена статья одного современного греческого автора, опубликованная под инициалами N.M. на апологетическом сайте “Orthodox Outlet for Dogmatic Enquries”. Сам автор в прошлом был основателем и пастором одной из протестантских общин в Греции, но познал истину и пришел в Православие.

Вопрос, вынесенный в заглавие, покажется ненормальным любому православному греку, но очень важен для другого грека, не исповедующего Православие. Я, как бывший основатель греческой протестантской группы, а сейчас обратившийся в Православие, считаю полезным ответить на этот вопрос и с точки зрения моего личного опыта недавнего прошлого, и с точки зрения греческой протестантской группы – заклятого врага Православной Церкви.

Итак, поставим вопрос: каков взгляд грека-протестанта на Православие? И что можно сделать, чтобы он смог оценить его по достоинству? Хочу специально оговориться, что эта заметка касается протестантствующих греков, а не всех протестантов в целом.

Негативный образ греческого Православия

Греческие протестантские пасторы почти всегда упоминают Православную Церковь Греции в негативном контексте. И действительно, с точки зрения западного благочестия, есть множество вещей в Православной Церкви Греции, которые раздражают. Поэтому давайте сначала рассмотрим то, что в Православной Церкви Греции особенно раздражает протестантов.

Невежество «толпы»

Когда греки-протестанты начинают в разговоре с православными приводить свои доводы (обычно цитируя Библию), в большинстве случаев перед ними оказывается совершенно невежественный человек, как правило, не «познавший» веры Христовой, не сознательный верующий. Всем известно, что среднестатистический православный грек посвящает Церкви меньше времени, чем любимой футбольной команде, или иностранной литературе, или науке, или… буддизму. И вот такой человек протестантами будет восприниматься не как человек, незнакомый с Православием, а как его типичный представитель! И они «смотрят свысока» на православных, с этаким отношением фарисеев времени земной жизни Христа, говоривших: «Этот народ невежда в законе, проклят он!» (Ин. 7: 49).

Порочность, наблюдаемая среди духовенства

С позиции греков-протестантов, скандалы в среде православного духовенства убеждают их еще больше в том, что они правильно выбрали «что угодно, только не Православие». Практически любой священник для них – это или «враг», или «наемник врага», или «мошенник», или «хищный волк», или «распутник», или «эксплуататор». Самым отталкивающим для них фактором является фанатизм и враждебность, которую проявляют или специально демонстрируют православные священники.

Отсутствие сплоченности в приходах

В то время как в большинстве греческих протестантских общин складываются теплые дружеские отношения между ее членами, в большинстве греческих православных приходов наблюдается полная противоположность. Прихожане чувствуют себя как чужие среди чужих, и это, в глазах греческих протестантов, доказывает отсутствие христианской любви – то, что, по их мнению, существует в тесном кругу их собственной группы, где все знают друг друга и где, благодаря общим интересам, существует гораздо более близкий контакт между его членами.

Обряды

Греки-протестанты считают православные обряды чем-то «отдельным от Библии». Они возмущены использованием православных икон, псалмопения, храмов, таинств, облачений, служб, святых канонов и т.д. Их твердо научили, что все это не принадлежит к «истинно христианской, духовной» модели религиозной практики, и они ни за что не примут это как действительно христианское учение, а будут называть «преданиями человеческими». Кроме того, их раздражает «бездумность», преобладающая в православной жизни и вероисповедании – как среди мирян, так и среди духовенства, а также и их менталитет в целом. Привыкнув к дисциплинированной жизни у себя в общине, они воспринимают православную веру больше как «зону временного пребывания».

Из всего вышесказанного следует очевидный вывод, что местные протестанты (впрочем, как и современные «православные», воспитанные в духе Запада и имеющие свои претензии к вере), сосредотачиваются в основном на внешних «симптомах» этих явлений. Они не рассматривают глубинные причины, порождающие каждое из них. Они остаются поверхностными, и суть явлений, конечно же, ускользает от них. Они обобщают «целое» и игнорируют «составляющие». Они также склонны забывать некоторые важные характеристики христианской веры, и никогда не утруждались спросить себя: а насколько все те моменты, преподанные в протестантизме как данность, являются обоснованными?

В результате они даже не пытаются посмотреть на вещи с православной точки зрения. А ведь только таким образом можно воспринять красоту и величие Православия. Если не пытаться понять другого человека и ход его мыслей, то никогда не удастся понять его поведение, узнать, что стоит за его верой. Вот по этой причине перед тем, как ответить на вопрос: зачем быть православным? – я и показал, что же именно в Православии является отталкивающим для греков, воспитанных Западом.

Раскрыв причины, по которым я раньше не любил Православие, я хотел бы перейти к краткому описанию того, что заставило меня полюбить Православие, распустить еретическую группу, созданную мной по глупости, и прийти к познанию Бога в лоне Православной Церкви.

Основание христианской веры

Прежде всего, для того чтобы объяснить причину, составляющую серьезный и достаточный мотив стать православным христианином, нужно понять значение основания веры.

Протестантов учат (и они принимают это на веру, без всякой опоры на подтверждающие документы), что основанием христианской веры является исключительно Библия, и все, что не входит в Библию, не должно приниматься в расчет. И вообще протестанты верят, что Библия состоит из 66 книг, и им никто никогда не объяснил, а почему протестантизм исключил из Библии те остальные 10 книг, которые признаются Православием.

Когда такой человек узнает о том, что в Библии есть еще 10 книг, а также о том, что Библия – не единственный источник христианской веры, но совсем наоборот, что источником христианской веры является непрерывающийся двухтысячелетний опыт Церкви «в Духе Святом» (который мы называем «Священное Предание») и что Новый Завет был составлен в IV веке – и, кстати, составлен Православной Церковью, – такой человек обязательно запутывается. Он чувствует, что «что-то не так» в том, что протестантизм преподнес ему как «истину» и «данность». Сама основа его веры необратимо разрушается. И тогда ему будет очевидно, что совершенно абсурдно отказываться от Православной Церкви, давшей ему Библию, и принимать исключительно Библию, являющуюся продуктом Православной Церкви. И если такой человек логичен и искренне стремится к истине, он попытается посмотреть на все с православной точки зрения и, таким образом, уяснить, почему Церковь, а не Библия, является настоящим «столпом и утверждением истины» (1Тим. 3: 15).

Таким образом, Православная Церковь и есть та Церковь, которая имеет последовательное и прочное основание для своей веры, в отличие от протестантизма. Это Церковь, подтвержденная в Духе жизнью святых и дополнительно исторически засвидетельствованная с самого начала и до наших дней.

Поняв это, протестанты перестанут задавать вопрос: а где в Библии написано о том-то? Потому что с того момента они поймут, что для того, чтобы что-то принималось как правильный способ почитания Бога, независимо от того, записано это в Библии или нет, самое важное, было ли это «подтверждено Церковью в Духе Святом».

Историческое свидетельство

Ступив на этот путь, такой человек начнет свой собственный поиск исторической Церкви. Кроме того, что есть различные теории о том, как жили и верили ранние христиане, также существуют исторические записи, раннехристианские рукописи и археологические находки, свидетельствующие о том, что христиане с самого начала почитали Бога в православных традициях, а не в протестантских. С самого начала существовали: соборность, священство, иконы, облачения, почитание святых и святых мощей, строго определенные догматы, Божественная литургия, исповедь, соборование, миропомазание, поминальные службы, крест, посты, праздники… Все это существовало с самого основания Церкви с незначительными изменениями в богослужебных правилах. Когда протестант обнаруживает всю эту информацию в старинных исторических документах, он приходит к выводу, что все, чему его учили до сих пор, есть произвольное и ложное описание Церкви первых христиан; и он понимает, что все, что он ненавидел в Православии как «не соответствующее Священному Писанию», именно это и было преподнесено Самим Господом!

Исследование истории неизбежно приведет ищущего человека к православному вероисповеданию, а не к на скорую руку сфабрикованной протестантской истории, датируемой ХVI столетием.

Апостольская преемственность

Следующим не менее важным предметом, помогающим осознать невозможность называть что-либо «христианским» по существу, если оно лежит вне Православной Церкви, является вопрос апостольской преемственности. Любой человек, приступающий к изучению древних христианских документов, начинает осмыслять некоторые стихи Священного Писания, но, не обладая достаточным знанием, такой человек может неверно истолковать или не до конца разобраться в чем-то. Тогда исследующий поймет, что Церковь действует в установленной Богом соборности и что именно это является гарантом единства Церкви, ее сплоченности и жизни в Духе Святом.

Внимательное изучение приведет к тому, что человек поймет, что в Церкви Христовой с самого начала никто не действовал произвольно, не имея полномочий; что существует изначальная иерархия власти, которая начинается с Самого Бога Отца, продолжается через епископа каждого города и заканчивается в каждом отдельном христианине. Тогда он очнется от своей протестантской летаргии и поймет, что авторитет епископа – это не дело «рук человеческих», а основной догмат христианской веры. Затем он начнет сомневаться в источнике авторитета протестантских лидеров (а возможно и своего собственного, если он окажется в роли пастора). Кто же это наделил их властью духовно руководить другими?

Он также будет очень удивлен, когда узнает, что Церковь никогда не была отступницей (как его научили), что она во все времена продолжала процветать благодаря непрерывному взаимодействию и соединению с Иисусом Христом в Духе Святом. А когда он обнаружит причины и средства, приведшие к расколу с папизмом, он даже признает, что это апостольство существует только в Православной Церкви. После этого путь к Православию для него будет улицей с односторонним движением.

Достоверные ответы, основанные на опыте

К этому моменту вся информация, приведенная выше, даст такому человеку достоверные ответы по всем пунктам, по которым он привык обвинять Православную Церковь. К этому моменту он поймет причины «бездумности», наблюдаемой среди православного духовенства и мирян. Он осознает, что при соборности (то есть когда нет пирамидальной иерархии с абсолютной монолитной властью у одного человека) совершенно естественно между епископами быть разногласиям по незначительным вопросам. Он поймет, что такая атмосфера религии, наполненной свободой, совершенно естественно порождает существование множества псевдохристиан и беспринципных людей. Такой человек также поймет, что народ Божий остается одинаковым во все времена и что сорняки на поле жатвы Христовой всегда были, есть и будут.

К этому моменту он узнает, как и во что он должен верить. И, таким образом, он поймет, что вместо того чтобы критиковать поведение других, ему гораздо благоразумнее сосредоточиться на своей собственной жизни и поступках, прекрасно понимая, что он никогда не был и не есть таков, каким он должен быть перед Богом. И что не надо ждать, пока другие сделают первый шаг, надо самому создавать вокруг себя братскую общину и воплощать в жизнь желаемое христианское братство.

Догматическое разъяснение

Независимо от того, протестант человек или нет, в Православной Церкви он найдет кое-что, чего больше нет нигде. Он найдет здесь абсолютную догматическую согласованность. Поэтому, даже если относиться к Православию как к «ложному идолу», его превосходство все равно будет очевидным – в противовес любому человеческому изобретению, любой философии, религии или идеологии. Только Православная Церковь является откровением Божиим по вопросам жизни и спасения.

Только в Православии можно открыть уникальным способом, что Бог может быть познаваем как Личность, а также значение «Личности» во Христе.

Только в Православии можно узнать проверенный метод психотерапии и найти его свидетельство на практике в жизнях святых.

Только в Православии можно узнать, почему Бог – Троица и что обозначает выражение «Бог есть любовь».

Только в Православии можно почувствовать элемент свободы в религиозной практике и узнать причины крестной жертвы.

Только в Православии можно узнать правду о рае и аде и оценить величие любви Божией.

Только в Православии можно познать вкус Царства будущего века, Царства Божиего, в корне отличающийся от пустых предсказаний будущего, никогда не исполняющихся в реальном мире.

Все выше сказанное, вместе со всем тем, что составляет православную догматику, имеет такую полноту и достоверность, которую больше нигде не найти. Потому что больше нигде не найти неискаженное Божественное Откровение. Когда человек пользуется православной верой как мерилом, все остальные идеологии и чужие догмы оказываются совершенно неадекватными!

Жизнь в Духе Святом

И когда, в конце концов, человек окончательно утверждается в православной вере и начинает жить в истинно православном духе, он постепенно трансформируется в подобие Господа и Спасителя Иисуса Христа и начинает воспринимать и жизнь, и своих ближних в совершенно новом качестве – какого больше нигде не встретить.

Он учится судить о себе, сравнивая себя не с «лукавствующими и проклятыми мира сего» (чтобы убедить себя, что он «более чист» и «избранный сосуд»), а сравнивая себя с совершенным и всесвятым Господом Иисусом Христом. Каждое такое сравнение вселяет в душу смирение и чувство своей незначительности. Такой человек в конце концов постигнет, как определить «христианский путь», то есть что это не «высокомерное осуждение своего брата», а общее движение человечества к высшей цели своего существования. Теперь верующий, глядя на своего согрешающего собрата, не будет критиковать его, но вместо этого он сам будет глубоко огорчен (зная, что он сам тоже разделяет ту же самую сущность), и ему будет от этого больно. Он также будет знать, что не только грех этого человека, но и его собственный грех добавляет огня в пожар мировой злобы. Он будет с этого времени молиться и каяться вместо осуждения; он будет с этого времени воспринимать падение другого как свое собственное и будет отчаянно бороться за спасение своего брата.

Каждый раз, если случится так, что он согрешит, он будет не отчаиваться, а будет с надеждой обращаться к благости и любви Бога – Того, Кто был распят для спасения не праведников, но грешников, – и он снова поднимется и продолжит борьбу заново, с новой силой.

Он будет искать личного общения со своим братом, с его индивидуальностью, а не будет настаивать на том, чтобы все окружающие его люди подстраивались под стандартную модель поведения, морали и жизни. Поэтому он без колебания будет обращаться в молитве и к непорочным святым, как, например, Богородица, и к таким святым, которые были в прошлом, до покаяния, убийцами или насильниками. Его будет радовать спонтанная манера молитвы, практикуемая в Православной Церкви, и, вместо того чтобы обижаться, он будет радоваться свободному и личному выражению веры каждого человека в присутствии Божием, без предрассудков.

Он всегда пройдет мимо грязи в церковной ограде, предпочитая быть в центре луга духовного, впитывать его освежающий нектар и накапливать знание по мере таланта, которым наградил его Господь. Он будет ценить ту духовную силу, которая способна производить на свет цветы в саду, подвергаемом постоянным нападениям различных врагов и неприятелей.

И, постепенно просвещаясь (только внутри Православной Церкви Божией), произойдет его встреча с Богом, с Таким, Какой Он на самом деле, и вместе с Ним он выйдет за пределы времени, разделив жизнь Бога.

Каждый, кто хорошо познакомится, даже коротко, с величием и глубиной православной веры, тот, ступив на путь спасения и пройдя по нему хоть немного вместе со святыми и почувствовав, даже самую малость, вкус воды жизни, уже назад не оглядывается.

Перевела с английского Елена Запевалова
30 / 06 / 2009

Источник: Православие.Ru

Что препятствует стать православным

Протоиерей Андрей Филлипс служит в английском городе Колчестер, графство Эссекс, на приходе Русской Зарубежной Церкви. В своей статье он делится наблюдениями и размышлениями о том, какие соблазны подстерегают человека, входящего в Православную Церковь. Хотя эти наблюдения сделаны на основе положения Православия в странах Запада, которое имеет свою специфику и отличия от положения Православия в России, тем не менее, указанные отцом Андреем соблазны в той или иной степени известны и у нас, так что статья, безусловно, актуальна и для живущих в России.

Вполне обычное дело – услышать от людей, что кто-то «стал православным», когда в действительности это означает, что кто-то «присоединился к Православной Церкви». Ибо одно дело – присоединиться к Церкви, чтобы стать формальным членом тела Христова, но совсем другое дело – стать внутренне православным, то есть воспринять глубоко и действительно церковный дух и образ жизни. Хотя здесь, на Западе, большинство православных священников не принимают людей в Церковь слишком быстро и без надлежащей катихизации, но даже при таком подходе в дальнейшем происходит отсев. Например, в прошедшие годы мы видели, как десятки людей присоединились к Церкви, но так и не стали православными, что явствует из их отхода от веры или отпадений в различные секты, культы или парацерковные группы. Кроме того, как мы видели, такое случается, к сожалению, даже после десятилетий формального членства в Церкви.

Это касается не только многих англичан, которые, после угасания начального энтузиазма, отпали от Православной Церкви, но относится также и к русским, грекам и всем остальным. Так, мне известен один русский второго поколения в Лондоне, который более 30 лет назад принял обрезание и стал иудеем, и еще один русский профессор первого поколения, который крестил своих детей в Англиканской Церкви, поскольку, как он сказал, «теперь мы в Англии». С другой стороны, не менее шести священников Лондонской епархии Англиканской Церкви – греки-киприоты. Родившись и выросши в Англии, они уже давно решили, что Православие – это только для греков, а поскольку они сейчас англичане, то должны стать англиканами. Можно привести бесчисленное множество других примеров вероотступничества, в том числе указать на большое число представителей второго и третьего поколения русских во Франции, которые стали католиками.

Что же является препятствием к тому, чтобы стать православным в подлинном смысле? В чем ошибаются такие люди? Для того чтобы узнать это, мы должны взглянуть на этот вопрос, прежде всего, в свете четырех качеств Церкви, указанных в нашем символе веры. В нем Церковь определяется как единая, святая, соборная и апостольская. Именно в свете этих качеств мы должны найти ответ на наш вопрос.

Интеллектуализм против единства

Единство Церкви расходится с интеллектуализмом. Ему особенно подвержены новообращенные в западных странах. Интеллектуализм – это вызов единству Церкви, поскольку каждому интеллектуалу свойственна наклонность к расколу, стремление делить всех на сторонников и противников, которые говорят, что они Павловы, Аполлосовы или Кифовы, но не Христовы (см.: 1 Кор. 1: 12). Мы не должны забывать о том, что все великие еретики были интеллектуалами – от эллинов и гностиков в I веке до Ария и Нестория и до сегодняшнего модернизма и обновленчества неогностиков. Влияние этих последних особенно сильно в странах русской эмиграции, в частности во Франции и США, но также в Бельгии и Англии.

Интеллектуалистская тенденция приходит извне Церкви, от неправославного мира. Там обычно считается, что вера может быть понята только разумом или интеллектом. Этот рационализм враждебен церковному восприятию, согласно которому мы верим и знаем по опыту, что знание приходит не от падшего человеческого рассудка, но от очищения сердца. Действительно, только после того, как сердце очищается путем соединенных вместе молитвы, поста и таинств, разум или интеллект может быть просвещен. Иными словами, в Церкви знание приходит к нам через борьбу с грехом и стяжание добродетелей в соответствии с заповедями, а не через пустое книжное знание. Последнее лишь прельщает и превращает своих доверчивых жертв в самообольщенные игрушки диавола, претенциозных умников, которые вызывают осмеяние или жалость со стороны других.

Интеллектуализм разделяет, ибо его адепты в их группировках и кланах работают против единства Церкви, тогда как «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13: 8). Единство может быть найдено только если мы остаемся верными Преданию – наследию, доверенному святым, которое мы призваны хранить (см.: 1 Тим. 6: 20). В любых новшествах мы с уверенностью можем найти дух интеллектуализма, чуждый живому Богу и Его Церкви.

Спиритуализм против святости

Святость Церкви расходится со спиритуализмом. Спиритуализм путает подлинно духовное с чувственной прелестью, порождаемой гордыней. Это было одним из самых слабых мест русской эмиграции, но сегодня оно также содержится в сектантстве греческих старокалендаристов. Этот дух занесен в Церковь извне, от всех видов мирских, но «духовных» теорий и странных философий, таких как антропософия и генонизм, сектантство и гуруизм. Здесь все формы проявлений бесплотной сферы бытия, населенной злыми духами (которые бесплотны), воспринятыми с иллюзиями, что это ангельские, а не сатанинские явления.

Возможно, наиболее характерным представителем этой школы являлся Евграф Ковалевский. Однако это был лишь наиболее явный из многих случаев этой духовной болезни, которая была особенно сильна среди представителей парижской русской эмиграции, принесших ее с собой из Санкт-Петербурга. Многие из них присоединились к Церкви, но они принесли с собой болезни и пытались распространить их в церковной среде. Они не понимают, что интерес к «духовности» – это не то же самое, что практика возрастания в добродетелях. Интерес к духовности может быть очень опасен, ибо диавол тоже духовное существо. Это особенно заметно в случае интереса к неправославной или нехристианской духовности, как, например, к «францисканству» (которое, как неоднократно отмечали русские святые XIX века, является духовным заблуждением) или интерес к мусульманской, индуистской и буддийской «духовности».

Спиритуализм, со своей развоплощенной неогностической утратой центра, нашел наглядное воплощение в расфокусированной иконографии многих представителей русской парижской эмиграции. Отсутствие четкости и ясности в их иконах указывает на их развоплощенный дух. Это представляет ложную святость, вообще не святость, но недостаток способности проникнуть в Церковь из-за примеси этого духа.

Филетизм против соборности

Соборность Церкви расходится с филетизмом. Этот термин образован от греческого слова, обозначающего расу. Он может быть переведен как «расизм», иногда его переводят на английский как «национализм» или «этницизм». Это явление особенно распространено среди греков и других балканских православных, которые пережили турецкое иго и его миллетскую систему. Вот почему филетизм впервые был определен и осужден на Соборе именно в Константинополе в XIX веке. Тем не менее, другие православные тоже не застрахованы от филетизма, и мы видели немало тому примеров в Русской Зарубежной Церкви и в других частях Русской Церкви.

Как это ни парадоксально, мы видели филетизм в его наиболее опасной форме среди православных, обратившихся из англиканства, у которых, например, используется только английский язык с крайне незначительным, символическим использованием трудно выговариваемых иностранных слов, а также находит место тонкая, но вредная разновидность антигреческого, антирумынского или антирусского расизма. Недавний пример этого – требование некоторыми американскими новообращенными «американского патриарха». Означает ли это коротко стриженного безбородого американского епископа, который произносит проповедь, жуя жвачку? То, в чем все мы нуждаемся в наших странах, – это святые патриархи, а их национальность не имеет совершенно никакого значения. Если нет святости, то как может кто-либо спастись? Национальность вообще не критерий.

Филетизм, или, как мы называем его, расизм, исключает православных, которые не принадлежат к национальности большинства той или иной Поместной Церкви. Как раз совсем недавно и недалеко от нашего Колчестера мы обнаружили случай, когда одна группа прогнала православного англичанина от их богослужений и общения, потому что он был «недостаточно темным, чтобы быть одним из нас». Видимо, светлые волосы и голубые глаза оказались эквивалентны отлучению. Мы также знаем еще один случай, когда не-сербам было запрещено прикладываться к иконе святого Саввы, потому что «он может быть почитаем только сербами». Подобных случаев слишком много, чтобы упоминать здесь все.

Филетизм говорит и действует против соборности, то есть вселенскости Церкви, во все времена и во всех местах. Он разделяет по национальному признаку и препятствует каноническому решению проблемы православных диаспор с их параллельными «юрисдикциями» или епархиями на одной и той же территории. Решение этой проблемы очевидно: до русской революции 1917 года оно существовало в Северной Америке, где разные национальности были объединены в одну общую епархию. С тех, кто нарушил тогда это единство, будет много спрошено на Страшном суде в конце времен.

Эстетизм против апостольства

Апостольство Церкви расходится с эстетизмом. Это означает, что глубина церковного учения, проповеданного и выраженного апостолами в их исповеданиях и мученичестве, противоречит поверхностному отношению к церковной жизни. Те, кто приходит в Церковь, чтобы зажечь свечи, поступают хорошо, пока они здесь, но они остаются лишь на несколько минут. Сегодня такой эстетизм, пожалуй, является самой серьезной проблемой из всех, ибо это зло «номинального христианства» затрагивает большинство крещенных православных. Все те, кто смотрит на Церковь как на разновидность театра и кто приходит, будучи привлекаем итальянским пением, итальянскими иконами и запахом ладана, теряют главное.

Эстетизм смотрит на Церковь как на эмоциональный опыт, который хорошо получить за 20 минут несколько раз в год. Он лишен понимания великих духовных и нравственных истин распятия и воскресения, искупления. Церковь существует, поскольку утверждена на крови мучеников и страданиях исповедников. Без страдания не было бы Церкви, тела Христова, основанного на крови Христа, евхаристии, основанной на Его плоти и крови. Мелкий и поверхностный подход к церковной жизни, характерный для номинальных христиан, не приводит к праведному, не говоря уже о святом, образу жизни. А ведь мы будем судимы по тому, как провели нашу жизнь, а не по нашим неизбежно нечистым эмоциям.

Эстетизм действует против апостольства Церкви, ибо он противоречит глубине духовного опыта апостолов, которые трудились и страдали ради блага человечества, памятуя о том, что главным апостолом является Сам Христос, посланный Отцом для искупления всего человечества. Эстетизм полностью игнорирует наше жизненное обязательство по отношению к великим духовным и нравственным истинам, которые все православные призваны воплощать в своей повседневной жизни.

Заключение

Эти четыре качества, которые определяют единую, святую, соборную и апостольскую Церковь, объединяются в одном слове: Православная. Вот почему для нас сказать «Православная Церковь» – это короткий способ произнесения определения «единая, святая, соборная и апостольская Церковь». Вот почему, если мы впадаем в один из перечисленных «измов»: интеллектуализм, спиритуализм, филетизм или эстетизм, мы неизбежно отпадаем от Православной Церкви. Давайте же будем хранить себя в трезвении и бдительности по отношению к этим четырем заблуждениям: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет. 5: 8).

Протоиерей Андрей Филлипс
Перевел с английского Юрий Максимов
27 / 04 / 2009

Источник: Православие.Ru

О Священном Писании и Священном Предании

Biblia на древнегреческом означает «книги». Библия состоит из 77 книг: 50 книг Ветхого Завета и 27 книг Нового Завета. Несмотря на то, что ее записывали на протяжении нескольких тысячелетий десятки святых людей на разных языках, она имеет полную композиционную завершенность и внутреннее логическое единство.

Оно начинается с книги Бытия, где описывается начало нашего мира – его сотворение Богом и создание первых людей – Адама и Евы, их грехопадение, распространение человеческого рода и все большее укоренение греха и заблуждений среди людей. Описывается, как нашелся один праведник – Авраам, который поверил Богу, и Бог заключил с ним завет, то есть договор (см: Быт. 17: 7–8). При этом Бог дает два обещания: одно – что потомки Авраама получат землю Ханаанскую и второе, имеющее значение для всего человечества: «и благословятся в тебе все племена земные» (Быт. 12: 3).

Так Бог создает от патриарха Авраама особый народ и, когда тот оказывается в плену у египтян, через пророка Моисея освобождает потомков Авраама, дает им землю Ханаанскую, чем исполняет первое обещание, и заключает завет уже со всем народом (см.: Втор. 29: 2–15).

В других ветхозаветных книгах приводятся подробные указания, связанные с соблюдением этого завета, даются советы о том, как строить свою жизнь, чтобы не нарушать волю Божию, а также рассказывается о том, как избранный Богом народ соблюдал либо нарушал этот завет.

При этом Бог призывал в народе пророков, через которых возвещал Свою волю и давал новые обетования, в том числе о том, что «вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет» (Иер. 31: 31). И что этот новый завет будет вечным и открытым для всех народов (см.: Ис. 55: 3, 5).

И когда родился от Девы истинный Бог и истинный Человек Иисус Христос, то в прощальную ночь, перед тем как идти на страдания и смерть, Он, сидя с учениками, «взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф. 26: 27–28). А после Своего воскресения, как мы помним, Он послал апостолов на проповедь всем народам, и тем самым исполнилось второе обещание Бога Аврааму, а также пророчество Исаии. А затем Господь Иисус восшел на небо и сел одесную Отца Своего, и так исполнилось слово пророка Давида: «Сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня» (Пс. 109: 1).

О жизни, смерти и воскресении Христа повествуют новозаветные книги Евангелия, а книга Деяний апостольских рассказывает о появлении Церкви Божией, то есть сообщества верных, христиан, нового народа, искупленного кровью Господа.

Наконец последняя книга Библии – Апокалипсис – повествует о конце нашего мира, грядущем поражении сил зла, всеобщем воскресении и страшном суде Божием, за которым следует справедливое воздаяние для каждого и исполнение обещаний нового завета для последовавших за Христом: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ин. 1: 12).

Один и тот же Бог вдохновил Ветхий и Новый Заветы, то и другое Писание есть в равной степени слово Божие. Как говорил святой Ириней Лионский, «и закон Моисея, и благодать Нового Завета, оба сообразные с временами, дарованы для пользы человеческого рода Одним и Тем же Богом»[1], и, по свидетельству святого Афанасия Великого, «ветхим доказывается новое, а новое свидетельствует о ветхом»[2].

Значение Священного Писания

По Своей любви к нам Бог возводит отношения с человеком на такую высоту, что не повелевает, но предлагает заключить договор. И Библия – это священная книга Завета, договора, добровольно заключенного между Богом и людьми. Это слово Божие, которое не содержит ничего, кроме истины. Оно обращено к каждому человеку, и каждый человек из него может узнать не только правду о мире, о прошлом и будущем, но и правду о каждом из нас, о том, какова воля Божия и как мы можем следовать ей в своей жизни.

Если Бог, будучи благим Создателем, пожелал бы открыть Себя, то мы должны были бы ожидать, что Свое слово Он постарается донести до как можно большего количества людей. И действительно, Библия является самой распространенной в мире книгой, она переведена на самое большее число языков и издана самым большим числом экземпляров, чем любая другая книга.

Таким образом людям дается возможность узнать и Самого Бога, и Его планы, касающиеся нашего спасения от греха и смерти.

Историческую достоверность Библии, особенно Нового Завета, подтверждают древнейшие рукописи, написанные тогда, когда еще были живы очевидцы земной жизни Иисуса Христа; в них мы находим тот же текст, что и употребляемый ныне в Православной Церкви.

Божественное авторство Библии подтверждается множеством чудес, в том числе ежегодным схождением чудесного Благодатного огня в Иерусалиме – на том месте, где воскрес Иисус Христос, и именно в день, когда православные христиане готовятся праздновать Его воскресение. Кроме того, в Библии содержатся многочисленные предсказания, которые исполнились в точности спустя много веков после того, как были записаны. Наконец, Библия до сих пор могущественно действует на сердца людей, преображая их и обращая на путь добродетели и показывая, что Автор ее до сих пор заботится о Своем творении.

Поскольку Священное Писание внушено Богом, то православные христиане верят ему беспрекословно, ибо вера словам Библии есть вера словам Самого Бога, Которому православные христиане доверяют как заботливому и любящему Отцу.

Отношение к Священному Писанию

Чтение Священного Писания приносит огромную пользу для всякого, кто желает исправить свою жизнь. Оно просвещает душу истиной и содержит ответы на все возникающие перед нами трудности. Нет ни одной проблемы, которая не могла бы получить разрешения в слове Бога, потому что именно в этой книге изложены те самые духовные закономерности, о которых мы упоминали выше.

Человека, который читает Библию и старается жить в соответствии с тем, что говорит в ней Бог, можно сравнить с путником, идущим глубокой ночью по незнакомой дороге с ярким фонарем в руке. Свет фонаря делает для него путь легким, позволяя находить нужное направление, а также избегать ям и луж.

Того же, кто лишен чтения Библии, можно сравнить с путником, вынужденным идти в непроглядной тьме без фонаря. Он заходит не туда, куда бы хотел, часто спотыкается и падает в ямы, расшибаясь и пачкаясь.

Наконец, того, кто читает Библию, но не стремится приводить свою жизнь в соответствие с теми духовными законами, которые в ней изложены, можно уподобить такому неразумному путнику, который, проходя ночью по незнакомым местам, держит фонарь в руке, но не включает его.

Святой Иоанн Златоуст говорил, что «подобно тому, как лишенные света не могут прямо идти, так и не видящие луча Божественного Писания вынуждены грешить, так как ходят в самой глубокой тьме»[3].

Чтение Писания не подобно чтению любой другой литературы. Это духовный труд. Поэтому перед тем как открыть Библию, православному христианину следует вспомнить совет святого Ефрема Сирина: «Когда начинаешь читать или слушать Священное Писание, помолись Богу так: “Господи Иисусе Христе, отверзи уши и очи сердца моего, чтобы мне услышать Твои слова и понять их и исполнить волю Твою”. Всегда так моли Бога, чтобы просветил твой ум и открыл тебе силу Своих слов. Многие, понадеявшись на свой разум, подверглись заблуждению»[4].

Чтобы не подвергнуться заблуждению и ошибкам при чтении Священного Писания, хорошо, кроме молитвы, также следовать совету блаженного Иеронима, говорившего, что «в рассуждении о священных писаниях нельзя идти без предшественника и путеводителя»[5].

Кто же может стать таким путеводителем? Если слова Священного Писания составляли люди, просвещенные Духом Святым, то, естественно, объяснить их правильно могут только люди, просвещенные Духом Святым. А таким человеком становится тот, кто, научившись от апостолов Христовых, пошел по пути, открытому Господом Иисусом Христом в Православной Церкви, окончательно отказался от греха и соединился с Богом, то есть стал святым. Иными словами, хорошим путеводителем в изучении Библии может быть лишь тот, кто сам прошел весь путь, предлагаемый в ней Богом. Такого путеводителя православные находят, обращаясь к Священному Преданию.

Священное Предание: едина истина

В любой хорошей семье есть семейные предания, когда люди из поколения в поколение с любовью передают рассказы о чем-то важном из жизни своего предка, и благодаря этому память о нем сохраняется даже у тех потомков, которые никогда его лично не видели.

Церковь тоже особого рода большая семья, потому что объединяет тех, кто через Христа был усыновлен Богу и стал сыном или дочерью Отца Небесного. Неслучайно поэтому в Церкви люди обращаются друг к другу со словом «брат» или «сестра», потому что во Христе все православные христиане становятся духовными братьями и сестрами.

И в Церкви также существует передаваемое из поколения в поколение Священное Предание, восходящее к апостолам. Святые апостолы общались с Самим воплощенным Богом и от Него узнали истину непосредственно. Эту истину они передавали другим людям, в которых была любовь к истине. Что-то апостолы записали, и это стало Священным Писанием, но что-то передавали не записывая, а устно либо самим примером своей жизни – как раз это и сохраняется в церковном Священном Предании.

И об этом говорит в Библии Дух Святой через апостола Павла: «Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом или посланием нашим» (2 Фес. 2: 15); «Хвалю вас, братия, что вы все мое помните и держитесь предания так, как я передал вам. Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал» (1 Кор. 11: 2, 23).

В Священном Писании апостол Иоанн пишет: «Многое имею писать вам, но не хочу на бумаге чернилами; а надеюсь придти к вам и говорить устами к устам, чтобы радость ваша была полна» (2 Ин. 12).

И вот у православных христиан эта радость полна, потому что в церковном Предании мы слышим живой и вечный голос апостолов, «устами к устам». Православная Церковь сохраняет истинное предание блаженного учения, которое прямо, как сын от отца, приняла от святых апостолов.

Для примера можно привести слова древнего православного святого Иринея, епископа Лионского. Он писал уже в конце II века после Рождества Христова, но в юности был учеником святого Поликарпа Смирнского, который лично знал апостола Иоанна и других учеников и свидетелей жизни Иисуса Христа. Вот как об этом пишет святой Ириней: «Тогдашнее я помню тверже, чем недавнее; ибо что мы узнали в детстве, то укрепляется вместе с душой и укореняется в ней. Так, я мог бы описать даже место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп; могу изобразить его походку, образ его жизни и внешний вид, его беседы к народу, как он рассказывал о своем обращении с апостолом Иоанном и с прочими самовидцами Господа, как он припоминал слова их и пересказывал, что слышал от них о Господе, Его чудесах и учении. Так как он слышал все от самовидцев жизни Слова, то он рассказывал согласно с Писанием. По Божией милости ко мне, я и тогда еще внимательно слушал Поликарпа и записывал слова его не на бумаге, но в моем сердце – и по милости Божией всегда сохраняю их в свежей памяти».

Вот почему, читая книги, написанные святыми отцами, мы видим в них изложение той же истины, которая была изложена апостолами в Новом Завете. Таким образом, Священное Предание помогает правильно понимать Священное Писание, отличая истину от лжи.

Священное Предание: едина жизнь

Даже семейное предание включает не только рассказы, но и определенный образ действий, основанный на жизненных примерах. Давно известно, что дела учат лучше, чем слова, и что любые слова получают силу лишь если не расходятся, а подкрепляются жизнью того, кто говорит. Нередко можно видеть, что дети в своей жизни поступают так же, как на их глазах в этой ситуации поступали родители. Итак, семейное предание – это не только передача определенной информации, но и передача определенного образа жизни и действий, которые воспринимаются лишь при личном общении и совместной жизни.

Точно так же и Священное Предание Православной Церкви – это не только передача слов и мыслей, но и передача святого образа жизни, угодного Богу и согласного с истиной. Первые святые Православной Церкви, как, например, святой Поликарп, были учениками самих апостолов и восприняли это от них, а последующие святые отцы, как, например, святой Ириней, были их учениками.

Вот почему, изучая описание жизни святых отцов, мы видим в них те же подвиги и выражение той же любви к Богу и людям, какие видны в жизни апостолов.

Священное Предание: един Дух

Всякий знает, что когда обычное человеческое предание пересказывается в семье, то с течением времени нередко что-то забывается, а что-то, наоборот, придумывается новое, чего не было на самом деле. И если кто-то из старшего поколения, услышав, как молодой член семьи неправильно пересказывает историю из семейного предания, может его поправить, то когда умирают последние очевидцы, такой возможности уже не остается, и с течением времени семейное предание, передаваемое из уст в уста, постепенно теряет какую-то часть истины.

Но Священное Предание как раз и отличается от всех человеческих преданий именно тем, что никогда не теряет ни одной части истины, полученной вначале, потому что в Православной Церкви всегда существует Тот, Кто знает, как все было и как есть на самом деле – Святой Дух.

Во время прощальной беседы Господь Иисус Христос сказал Своим апостолам: «Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины… Он с вами пребывает и в вас будет… Утешитель, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам… Он будет свидетельствовать о Мне» (Ин. 14: 16–17, 26; 15: 26).

И Он исполнил это обещание, и Дух Святой сошел на апостолов, и с тех пор все 2000 лет пребывал в Православной Церкви и пребывает в ней доныне. Древние пророки, а позднее апостолы могли изрекать слова истины потому, что общались с Богом и Дух Святой вразумлял их. Однако после апостолов это вовсе не прервалось и не исчезло, ибо апостолы как раз и трудились ради того, чтобы приобщить к этой возможности других людей. Поэтому совсем не удивительно, что преемники апостолов – святые отцы – также общались с Богом и были вразумляемы Тем же Самым Святым Духом, что и апостолы. И поэтому, как свидетельствует святой Иоанн Дамаскин, один «отец не противоборствует [другим] отцам, потому что все они были общниками одного Святого Духа».

Итак, Священное Предание – это не только передача определенной информации об истине и примера жизни по истине, но и передача общения с Духом Святым, Который всегда готов напомнить об истине и восполнить все, что человеку недостает.

Священное Предание – это вечная, не стареющая память Церкви. Святой Дух, всегда действующий через верно служащих Богу отцов и учителей Церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения. Оно имеет не меньшую силу, чем Священное Писание, потому что источник того и другого есть один и тот же Святой Дух. Поэтому, живя и учась в Православной Церкви, в которой преемственно продолжается устная апостольская проповедь, человек может изучать истину христианской веры и стать святым.

В чем выражается Священное Предание видимым образом

Итак, Священное Предание – это полученная от Бога истина, передаваемая из уст в уста от апостолов через святых отцов вплоть до нашего времени, сохраняющаяся живущим в Церкви Духом Святым.

В чем конкретно можно узнать выражение этого Предания? Прежде всего, авторитетнейшими выразителями его для православных христиан являются постановления Вселенских и Поместных Соборов Церкви, а также писания святых отцов, их жития и богослужебные песнопения.

Как точно определить Священное Предание в тех или иных конкретных случаях? Обращаясь к упомянутым источникам и держа при этом в уме принцип, выраженный святым Викентием Лиринским: «То, во что верили все, всегда и всюду в Православной Церкви».

Отношение к Священному Преданию

Святой Ириней Лионский пишет: «В Церковь, как в богатую сокровищницу, апостолы в полноте положили все, что принадлежит истине, так что каждый желающий может принимать от нее питие жизни»[6].

Православие не имеет нужды искать истину: оно ею обладает, ибо Церковь уже содержит всю полноту истины, преподанную нам Господом Иисусом Христом и Духом Святым через апостолов и учеников их – святых отцов.

Обращаясь к свидетельству, которое они явили словом и жизнью, мы постигаем истину и вступаем на тот путь Христов, по которому святые отцы прошли вслед за апостолами. А путь этот ведет к соединению с Богом, к бессмертию и блаженной жизни, свободной от всех страданий и всякого зла.

Святые отцы были не просто древними интеллектуалами, а носителями духовного опыта, святости, из которой питалось их богословствование. Все святые пребывали в Боге и поэтому имели одну веру, как Дар Божий, как священное сокровище и вместе с тем норму, идеал, путь.

Добровольное, благоговейное и послушное следование святым отцам, просвещенным Духом Святым, избавляет нас от рабства лжи и дает подлинную духовную свободу в истине, по слову Господа: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 32).

К сожалению, не все люди оказываются готовы так поступить. Ведь для этого нужно смириться, то есть преодолеть свою греховную гордыню и самолюбие.

Современная западная культура, основанная на самолюбии, нередко учит человека считать себя мерилом всего, на все смотреть свысока и мерить узкими рамками своего рассудка, своих представлений и вкусов. Но такой подход служит плохую службу тем, кто его воспринимает, ведь с таким подходом невозможно стать лучше, совершеннее, добрее и даже попросту умнее. Невозможно расширить рамки своего рассудка, если не признать, что существует нечто большее, лучшее и совершеннейшее, чем мы сами. Необходимо смирить свое «я» и признать, что для того, чтобы стать лучше, мы должны не все истинное, святое и совершенное оценивать по себе, а, наоборот, себя оценивать в соответствии с ним, и не только оценивать, но и менять.

Так что всякому христианину надлежит подчинить свой ум Церкви, ставить себя не выше и не вровень, а ниже святых отцов, верить им больше, чем самому себе, – такой человек никогда не собьется с пути, ведущему к вечной победе.

Поэтому, когда православный христианин открывает духовную книгу, он молится Господу, чтобы Он благословил это чтение и дал уразуметь то, что полезно, и при самом чтении старается быть расположенным с открытостью и доверием.

Вот что пишет святой Феофан Затворник: «Вера искренняя – отрицание своего ума. Надо ум оголить и как чистую доску представить вере, чтобы она начертала себя на нем как есть, без всякой примеси сторонних речений и положений. Когда в уме остаются свои положения, тогда, по написании на нем положений веры, окажется в нем смесь положений: сознание будет путаться, встречая противоречие между действиями веры и мудрствования ума. Таковы все со своими мудрованиями вступающие в область веры… Они путаются в вере, и ничего из них не выходит, кроме вреда»[7].

Юрий Максимов
23 / 04 / 2009

[1] Ириней Лионский, святой. Против ересей. III.12.11.
[2] Афанасий Великий, святитель. Окружное послание против ариан. 4.
[3] Иоанн Златоуст, святитель. Беседы на Послание к римлянам. 0.1.
[4] Ефрем Сирин, преподобный. Творения. М., 1912. Ч. 3. С. 99.
[5] См.: Иероним Стридонский, блаженный. Письмо к Павлину.
[6] Ириней Лионский, святой. Против ересей. III. 4.
[7] Феофан Затворник, святитель. Мысли на каждый день года. 11 апреля.

Источник: Православие.Ru

Православная сотериология: «спасение утопающего»

Однажды пришел молодой человек к мудрецу и попросил:
– Научи меня быть мудрым. Скажи, что я для этого должен сделать?

Мудрец жестом пригласил молодого человека следовать за собой, привел его к реке и завел на достаточную глубину. Схватив за плечи, он погрузил юношу в воду и какое-то время держал под водой, не обращая внимания на его отчаянные попытки освободиться. Наконец мудрец отпустил юношу и, когда тот отдышался, спросил:

– Сын мой, когда ты был под водой, чего ты желал больше всего на свете?

– Воздуха! Только воздуха! – ответил юноша без колебаний.

– А не желал ли ты в тот момент богатства, удовольствия, могущества или, может быть, любви женщины?

– Нет, господин мой, я жаждал только воздуха и думал только о воздухе.

– Итак, – сказал мудрец, – чтобы стать мудрым, ты должен так сильно жаждать Бога, как только что жаждал воздуха. Если ты будешь стремиться к Нему с таким рвением, сын мой, ты непременно станешь мудрым.

Главным благом для человека, по православному учению, является единение с Богом, начало которому должно быть положено здесь, в земной жизни человека. Но между человеком и Богом со времени грехопадения первых людей лежит средостение, преграда – грех. Грех ослепляет человека, закрывает для него путь к богообщению, подобно тому, как дождевые тучи закрывают солнце. Поэтому главной задачей для человека на пути к цели является борьба с грехом, избавление от греха в самом себе. Этот процесс в православной сотериологии (сотериология – наука о спасении) получил название «спасение».

Суть учения о спасении состоит в следующем. Со времени грехопадения первых людей и до пришествия на землю Господа Иисуса Христа люди находились под властью греха и неспособны были к противлению ему. Воплощение на земле Богочеловека Иисуса Христа, Его страдания, смерть и воскресение открыли человечеству путь к преодолению греха. С момента вознесения Христа на небо и основания на земле Церкви человечество вновь обрело доступ к общению с Богом путем борьбы с грехом при помощи средств, дарованных Церковью. Преимущество человечества христианской эры состоит в том, что «Господь Иисус Христос даровал нам силу, которою побеждаем прилоги нападающего на нас Диавола, и пребываем свободными от своих прежних страстей»[1]. Таким образом, «с православной точки зрения, сущность, смысл и последняя цель спасения человека состоит в избавлении его от греха и в даровании ему вечной святой жизни в общении с Богом»[2].

Спасение, по учению святых отцов Церкви, основанному на учении Священного Писания, совершается посредством веры и дел. Вера во Христа, вернее, начальное осознание Иисуса Христа Спасителем мира и личностное отношение к Нему как к Богу дается человеку Богом. Это так называемая «призывающая благодать», которая вселяет семя веры в сердце человека и служит начальным импульсом, побуждающим человека к жизни по Евангелию. Жизнь по Евангелию так же, как и вера, служит средством к спасению человека, наследию Царства Небесного. Чтобы понять эти духовные аксиомы, необходимо сперва определиться с понятиями. Что такое вера во Христа? Только лишь умственное осознание Его Спасителем мира, пострадавшим за нас, принесшим за нас выкуп Богу и открывшим этим нам доступ в Царство Небесное? Тогда православное учение ничем не отличается от протестантского, жизнеутверждающего «я спасен заслугами Христа», ибо в протестантизме провозглашена самодостаточность именно такой веры. А какую роль играют в деле спасения дела, евангельские заповеди и церковная жизнь? Если это лишь средства заработать у Бога вечную жизнь, тогда наше понимание нисколько не отличается от правового понимания отношений между Богом и человеком в католичестве, где человек приносит Богу «сумму» веры и дел и Бог становится «обязан» наградить человека вечным блаженством.

В отличие от веры рассудочной, которую можно отождествить с элементарным знанием, доверием благовестию, описанному в Евангелии, у святых отцов содержится много высказываний о вере живой, необходимой для духовного преуспеяния человека. Живая вера, по мысли святых отцов, это живое осознание и ощущение себя погибающим в грехах человеком и признание Христа единственным Спасителем, Который может вывести человека из греховной пропасти и Своей благодатью уврачевать греховные раны. Пока человек воспринимает Евангелие и весь строй церковной жизни поверхностно, пока для него это лишь интересная духовная традиция, он не увидит во Христе своего Спасителя, и Христос, по существу, ему не нужен. Нужен Христос лишь тому, кто увидел бездну греха, в которую упал и откуда не спастись без Христа. Начало именно такой веры во Христа признается святыми отцами началом обращения ко Христу. «Начало обращения ко Христу заключается в познании своей греховности, своего падения; от такого взгляда на себя человек признает нужду в Искупителе и приступает ко Христу посредством смирения, веры и покаяния… Не сознающий своей греховности, своего падения, своей погибели не может принять Христа, не может уверовать во Христа, не может быть христианином. К чему Христос тому, кто сам и разумен, и добродетелен, кто удовлетворен собой, кто признает себя достойным всех наград земных и небесных?»[3].

Вера во Христа, возникающая по мере осознания человеком крайней нужды для себя в Спасителе, рождается и поддерживается в человеке следованием евангельским заповедям. Заповеди Христа для нас – своего рода лекарство, позволяющее трезво взглянуть на самих себя. Мы почему-то, как правило, склонны сравнивать себя с теми, кто пока вне Церкви, с теми, кто, не ведая Христа, живет еще по представлениям светского неверующего общества. И в наших глазах они выглядят куда как хуже нас. Ведь мы же живем в Церкви, принимаем таинства, слава Богу, хранимся от тяжких грехов. Иногда же сравниваем себя с теми, кто с нами в одной церковной ограде, но чуть реже причащается, не так внимательно, как мы, молится, может быть, не так строго поститься. Мы сравниваем себя и… превращаемся в настоящих фарисеев. Такой неправильный ориентир не дает нам трезво, верно оценить самих себя, взглянуть на себя со стороны глазами Евангелия. Евангелие предлагает нам истинный образ, на который мы должны равняться и с которым можем себя сравнить. В самой Личности Христа, в тех заповедях, которые Он оставил нам, мы можем судить о той высоте, к которой каждый из нас призван. Принуждая себя к постоянному исполнению заповедей Евангелия в той среде и тех обстоятельствах, в которые каждый поставлен Богом, человек постепенно начинает познавать, с одной стороны, как тяжело ему преодолеть те стереотипы поведения, которыми он до сих пор руководился, а с другой – как тяжело и даже, как ему кажется, неестественно по-настоящему следовать тем нормам, которые предлагает Евангелие. Человек сталкивается с тяжелой дилеммой. Казалось бы, он уверовал во Христа, пришедшего в мир, чтобы научить нас истинному пути к Богу. Но постепенно, стараясь следовать по этому пути, человек вдруг осознает, что его как будто зарыли в песок, оставив на свободе лишь голову. Он все видит, понимает, но пошевелить ни рукой, ни ногой не может. «Исполнение заповедей, или, правильнее, усилие к исполнению заповедей, по необходимости обличает живущий в нас грех и возбуждает жестокую внутреннюю борьбу»[4]. Что же делать в условиях такой борьбы? Вот на этом этапе и рождается та вера, о которой говорит святитель Игнатий: «Она (вера) является в человеке от исполнения евангельских заповедей, возрастает по мере исполнения их, увядает и уничтожается по мере пренебрежения ими»[5].

Заповеди Христовы являются для человека средством познания своей немощи, своей неспособности сделать что-либо истинно доброе без помощи Божией. «Тогда открывается нам, сколько мы слабы, сколько повреждены падением, когда начнем принуждать себя к исполнению евангельских заповедей»[6]. Началом процесса самопознания служит искреннее отвержение греха во всех его проявлениях. И здесь человек сталкивается с определенными проблемами. Да, он уже не совершает смертных грехов, они уже противны ему и он боится их, но часто именно здесь происходит остановка в развитии. В постоянном «обороте» у человека остаются так называемые «мелкие» грехи, которые часто повторяются именно по той причине, что они считаются мелкими и против них не затрачивается сколько-нибудь серьезных усилий. Но, как известно, мешок с песком может утопить так же непреодолимо и верно, как и один тяжелый камень. В результате, поскольку от серьезных грехов человек уже отошел, а с «мелкими» почти не борется, духовная работа прекращается, и человек укореняется в привычке к «мелкому греху». Кстати, одним из так называемых мелких грехов считается осуждение ближних. Свойство этого греха таково, что, осуждая людей, человек совершенно перестает видеть свою душу, исполненную греха, а это, в свою очередь, отнимает у человека возможность покаяться. По причине опасности подобных заблуждений святые отцы рекомендуют в самом начале пути возненавидеть грех большой и малый во всех его проявлениях. «Я не вижу греха моего, – говорит святитель Игнатий, – потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его – хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произволением отрекся от всякой дружбы с грехом, кто встал на доброй страже во вратах дома своего с обнаженным мечом – глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим мечом грех, в каком бы виде он ни приближался к нему. Кто совершает великое дело – установит вражду с грехом, насильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: зрение греха своего»[7].

Процесс познания себя и своей нужды в Спасителе требует постоянного внимательного и критичного отношения к своему состоянию. Принуждение себя к исполнению заповедей должно стать в жизни христианина постоянным, тщательным подвигом. У преподобного Симеона Нового Богослова есть «золотое правило», которое является квинтэссенцией святоотеческой мысли об отношении христианина к заповедям Евангелия и к самому себе. Звучит это правило так: «Тщательное исполнение заповедей научает человека его немощи»[8]. Тот, кто пытается с предельной долей ответственности и тщательности следовать тем нормам, о которых говорил Христос Своим ученикам, очень скоро понимает, что сам своими силами он не может исполнить ни одной заповеди без примеси какой-нибудь страсти. И здесь крайне необходимо избегать самооправдания. Часто бывает достаточно просто честно признаться самому себе, что в некоторых ситуациях мы просто не хотим поступиться своим интересами или амбициями в пользу заповеди Христовой. Порой мы ухитряемся даже произносить слова покаяния, отстаивая все же свою правоту. Один семинарист в Троице-Сергиевой лавре рассказал мне эпизод, произошедший с ним у входа в Успенский собор лавры. Спеша на всенощное бдение, он вынужден был остановиться у входа в собор из-за вереницы выходящих из него людей. За студентом в собор пробивалась одна бабушка, которая, в отличие от него, не захотела подождать выходящих людей и решилась идти «против течения». Когда семинарист своей фигурой попытался все же приостановить ее движение, то в ответ услышал шипящее: «Подрясник надел и уже генерал, прости Господи!». То есть «я Твои заповеди, Господи, уважаю, но моя ситуация особенная». Имея в виду эту склонность человека к самооправданию, святые отцы призывают к отвержению своей правды, всегда враждующей на правду Божию. «Правды ваши сочтите грехами, сочтите их не приобретением, а величайшим ущербом для себя. Эти правды для желающих удержать их за собою служат непреодолимым препятствием к получению правды Божией»[9].

Помимо тщательности и постоянства рождению живой веры во Христа способствует правильное исполнение заповедей. «Веруй святым, животворящим евангельским заповедям, – учит святитель Игнатий (Брянчанинов), – правильное исполнение которых… составляет так называемую святыми отцами деятельную веру христианина»[10]. Правильность или неправильность в исполнении заповедей может состоять в следующем. В силу современных реалий существования нашего общества мы все привыкли к «рыночным» отношениям. Это, к сожалению, стало неотъемлемой чертой нашей жизни во многих ее проявлениях. И Церковь многими, большей частью на подсознательном уровне, до сих пор воспринимается как некий социальный институт, в котором также действуют законы рынка. Случаются у человека проблемы в жизни, он бежит в Церковь, ставит свечи, пишет записки, спрашивает священника, что ему сделать, чтобы решить проблемы. Он не хочет придти к Богу и изменить свою жизнь, он хочет склонить на милость «небесную канцелярию», дав взамен частицу своего материального благосостояния. Подобное часто случается и тогда, когда приход в Церковь уже состоялся и человек начал жить регулярной церковной жизнью. Такой человек, зачастую не отдавая себе отчета в этом, живет в Церкви и мыслит категориями права. Он понимает, что у него есть обязанности жить по Евангелию и выполнять церковные установления. Из этого он делает вывод, что, соответственно, у него появляются и права. «Я буду жить по Евангелию, – рассуждает он, – и за это мне Господь…». В итоге становится человек своего рода «добрым католиком», который подсчитывает свои добрые дела и накапливает «заслуги». Как священнику, мне часто приходится встречаться с таким явлением, когда верующие люди, сталкиваясь в жизни с тяжелым испытанием, с горьким недоумением произносят: «За что Бог так карает меня? Я стараюсь жить по Божиему, хожу периодически в церковь…». Господь же научил Своих учеников по-другому относиться к исполнению Своих заповедей. Когда ученики обратились к Нему с просьбой умножить в них веру, Он ответил им: «Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17: 10). Таким образом, по учению слова Божия, заповеди Евангелия не средство «ублажить» Бога и заслужить похвалу и награду, а реальный способ на опыте убедиться в невозможности жить праведно без Божией помощи. Более того, с уверенностью можно сказать, что если ученики Спасителя действительно лишь «сделали, что должны были сделать», то мы не можем достичь и этой планки. Господь учил творить милостыню так, чтобы правая рука не знала, что делает левая, мы же все дела свои тщательно подсчитываем, наделяя их серьезным «весом». И когда случаются с нами скорби, этот «вес» наших «добрых» дел мешает нам увидеть в этих скорбях милующую десницу Божию.

Процесс самопознания путем жизни по Евангелию приводит в конце концов человека к смирению. «Желающий приобрести смирение должен с тщательностью… исполнять все заповедания Господа нашего Иисуса Христа. Делатель евангельских заповедей может придти в познание своей собственной греховности»[11] и только на этом основании в душе рождается спасительное смирение, привлекающее в нашу душу Божественную благодать, сильную победить в нас любой грех. По этой причине святые отцы подчеркивают, что спасительно для христианина лишь такое делание, которое приводит его к познанию своей немощи, так как это рождает смирение. Более того, они утверждают, что именно смирение, как рождающее все другие добродетели, бывает увенчано Богом. «Если будешь трудиться в прекрасной добродетели и не почувствуешь, что вкушаешь от нее помощи, то не дивись. Ибо, пока не смирится человек, не получает награды за свое делание. Награда дается не за делание, но за смирение. Кто оскорбляет последнее, тот теряет первую… Добродетель есть матерь печали, а от печали рождается смирение, а смирению дается благодать. Воздаяние же бывает уже не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно оскудеет, то первые (добродетель и труд ради нее. – свящ. Д.В.) будут напрасны»[12].

Итак, смирение – тот фундамент, на который должен стать христианин на пути к Богу. В психологическом плане состояние человека, постигающего азы живой веры во Христа, можно сравнить с состоянием человека, медленно, но неумолимо опускающегося в болото. Такой человек не будет ждать, когда окончательно утонет, но как только заметит свое бедственное положение, станет кричать о помощи. Чем раньше человек поймет, что он погибает от грехов, поймет, что без Христа он не сможет победить ни один из них и не сможет сделать ни одного доброго дела, тем раньше он начнет неотступно просить Бога о спасении от рабства греху. Лишь на этом фундаменте созидается в душе такое свойство, как смирение. И только смиренным Бог дает благодать, врачующую греховные недуги.

Все святые шли к Богу тернистым путем заповедей и приходили к осознанию своей немощи, неспособности сделать что-либо действительно доброе без Бога. Свои добродетели, по причине их несовершенства, они считали весьма недостаточными, даже, по словам преподобного Симеона Нового Богослова, оплакивали их как грехи. Преподобный Макарий Великий, которого по причине его удивительно добродетельной жизни называли «земным богом», молился Богу словами: «Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою…». Путь познания своей немощи через принуждение себя к исполнению евангельских заповедей признан всеми святыми отцами как единственно верный. И в наше время оскудения духовных даров и всеобщего охлаждения к вере этот путь должен быть признан единственно возможным и необходимым для спасения человека.

Священник Димитрий Выдумкин
26 / 03 / 2009

[1] Иустин Мученик, святой. Разговор с Трифоном иудеем // http://bibliapologet.by.ru/z_books/justus/Ju_t0.htm
[2] Сергий (Страгородский), архимандрит. Православное учение о спасении // http://azbyka.ru/dictionary/17/sergiy_uchenie_o_spasenii_01-all.shtml
[3] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Поучение в 27-ю неделю. Объяснение дневного Евангелия «Иисус бе уча на едином от сонмищ в субботу» // http://www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=893
[4] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Творения. Т. 2. Аскетические опыты. СПб., 1886. С. 270.
[5] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Творения. Т. 5. Приношение современному монашеству. СПб., 1905. С. 84.
[6] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Творения. Т. 4. Аскетическая проповедь. Письма к мирянам. СПб., 1905. С. 505.
[7] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Творения. Т. 2. Аскетические опыты. С. 122.
[8] См.: Добротолюбие. Ч. 1. Главы богословские и деятельные. Гл. 4.
[9] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Творения. Т. 4. Аскетическая проповедь. Письма к мирянам. С. 183–184.
[10] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Творения. Т. 1. Аскетические опыты. СПб., 1905. С. 499–500.
[11] Там же. С. 307.
[12] См.: Исаак Сирин, преподобный. Слова Подвижнические. Слово 34.

Источник: Православие.Ru

"Мысли на каждый день года" свт. Феофана Затворника

<Первосвятитель> <Архиерей> <Настоятель> <Службы> <О приходе> <Приходы Австрии> <Молитвы> <Изба-читальня> <Публикации> <Для детей> <Иконы> <Ссылки> <Аудиозаписи> <Фотографии> <Контакт> <Карта> <Жертвователю> <Издатель>

Русский Православный Приход Покрова Пресвятой Богородицы в Граце (Московский Патриархат)
Шацкаммеркапелла, Марияхильферплац 3, 8020 Грац
Телефон настоятеля: +43 676 394 73 34
***
Данная страница в обоих её языковых вариантах
издаётся по благословению его Высокопреосвященства Марка, архиепископа Егорьевского

E-Mail: Пожалуйста, нажмите здесь!

Страница обновлена: 21.07.2010