Публикации

Статьи на немецком языке находятся здесь ...

Без Христа спасенья нет

Иисус Христос… есть камень, пренебреженный вами зиждущими,
но сделавшийся главою угла, и нет ни в ком ином спасения.
(Деян. 4: 10–11)

К сожалению, до сих пор встречаются люди, которые, называя себя православными христианами, всерьез полагают, что возможно спасение, то есть вхождение в Царствие Небесное, для нехристиан. По их мнению, и те, кто не верит во Христа, если совершает хорошие дела, тоже может спастись.

Подобные взгляды не новы, они были известны и ранее. Опровержению этого заблуждения еще в позапрошлом веке посвятил свое письмо святитель Игнатий (Брянчанинов), из которого мы приведем лишь несколько фраз, хотя оно достойно прочтения целиком:

«Достойное горького рыдания зрелище: христиане, не знающие, в чем состоит христианство! Вопрос, предложенный вами, теперь предлагается сряду. “Отчего не спастись, – пишите вы, – язычникам, магометанам и так называемым еретикам? Между ними есть предобрые люди. Погубить этих добрейших людей было бы противно милосердию Божию!.. Считать себя спасенными, а членов прочих верований погибшими – это и безумно, и крайне гордо!”

Постараюсь отвечать вам в немногих по возможности словах. Вот истинное учение об этом предмете, учение Святой Вселенской Церкви: спасение заключается в возвращении общения с Богом. Это общение потерял весь род человеческий грехопадением праотцов… Чтоб восстановить общение человека с Богом, иначе для спасения, необходимо было искупление… Все добрые дела человеческие немощные, нисходившие во ад, заменены одним могущественным добрым делом – верой в Господа нашего Иисуса Христа…

Напрасно же ошибочно вы думаете и говорите, что добрые люди между язычниками и магометанами спасутся, то есть вступят в общение с Богом! Напрасно вы смотрите на противную тому мысль как бы на новизну, как бы на вкравшееся заблуждение! Нет! Таково постоянное учение истинной Церкви – и ветхозаветной, и новозаветной. Церковь всегда признавала, что одно средство спасения – Искупитель! Она признавала, что величайшие добродетели падшего естества нисходят во ад…

Признающий возможность спасения без веры во Христа отрекается от Христа и, может быть, невольно впадает в тяжкий грех богохульства»[1].

Это письмо святителя довольно известно, хотя, к сожалению, не так широко, как хотелось бы. Мне доводилось в беседах приводить его сторонникам мнения о том, что неправославные могут спастись; их реакция была предсказуемой: собеседники старались объявить это «личным мнением святителя Игнатия, а не учением Церкви», с которым они отождествляли собственные взгляды, прямо противоположные словам святителя.

Это, надо сказать, вообще характерно для современного модернистского сознания – объявлять «частным мнением» в учении Православной Церкви все, что противоречит частному мнению самого модерниста.

Однако сами слова святителя Игнатия говорят о том, что он в своем письме излагает не личное мнение, а именно учение Православной Церкви. А кроме того, если мы обратимся к другим святым отцам, то найдем и у них изложение той же самой истины.

Вот, например, святитель Тихон Задонский свидетельствует: «Никто не может оправдаться перед Богом и спастись без Христа и помимо Христа, но только – верою во Христа… Ибо никто не может от диавола, греха, проклятия законного и от ада избавиться без Христа, и это все в кратком слове Христовом заключается: “Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете” (Ин. 8: 36)»[2].

За тысячу лет до святителя Игнатия точно такой же вопрос задавали преподобному Анастасию Синаиту: «Если кто-нибудь неверующий во Христа, например иудей или самаритянин, творит много благих дел, то войдет ли он в Царство Небесное?» И святой Анастасий дает тот же ответ:

«Поскольку Господь говорит Никодиму: “Истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Небесное” (Ин. 3: 5), то ясно, что [никто из неверующих во Христа] не войдет в [это] Царство. Однако [никто] не лишится воздаяния своего: либо [неверующий во Христа] получает свое благоденствие богатством, роскошью и прочей прелестью жизни [сей], подобно [богачу], услышавшему от Авраама: “Вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей” (Лк. 16: 25), либо судьба его в будущем веке сильно отличается от судьбы не творящего [здесь] благое. Ведь как для праведников обителей много (см.: Ин. 14: 2) у Бога, так и для грешников [существует] много различных наказаний»[3].

Итак, святой Анастасий так же, как святитель Игнатий, свидетельствует, что неверующий во Христа, не родившийся от воды и Духа, то есть не крещеный человек, не войдет после смерти в Царство Божие, хотя сделанное им добро, безусловно, не останется без воздаяния.

И преподобный Симеон Новый Богослов свидетельствует: “Великое благо есть веровать во Христа, потому что без веры во Христа невозможно спастись”»[4].

И святитель Кирилл Иерусалимский пишет: «Тот, кто хотя бы был добр по делам, но не получил запечатления водою, не войдет в Царство Небесное. Слово дерзновенно, но не мое; ибо так определил Иисус!»[5].

И святитель Иоанн Златоуст увещает: «Слышите вы все, чуждые просвещения [крещением]: ужаснитесь, возрыдайте! Страшна эта угроза, страшно определение! Невозможно, говорит Христос, тому, кто не родится водою и духом, войти в Царствие Небесное, потому что он еще носит одежду смерти, одежду проклятия, одежду тления, еще не получил знамения Господнего, он еще не свой, а чужой; не имеет условленного в Царстве знака»[6].

Можно было бы и далее продолжать цитировать, поскольку эту истину согласно возглашают святые отцы разных эпох и народов, но для благочестивых христиан и приведенного достаточно, а для модернистов сколько ни приводи, все будет мало.

Естественно, ведь если воспринимать слова святых отцов не как свидетельство боговидцев о единой, опытно познанной ими истине, а как «просто еще одно личное мнение», то нет особой разницы, сколько этих «личных мнений» – одно, семь или тысяча.

Для мало-мальски благочестивого христианина не может не показаться чудовищной мысль, что истина закрыта, неопределима и непознаваема, – а именно эта мысль стоит за модернистским желанием разложить все Священное Предание на «личные точки зрения давно умерших людей», а Священное Писание на «исторические точки зрения, аллегории и условности, адресованные древним, давно умершим людям». И напротив, именно эта чудовищная мысль вдохновляет тех, кому очень не хочется, чтобы истина была определима и познаваема, потому как тогда придется отказываться от своих точек зрения, противоречащих истине. Той истине, о которой Господь сказал: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 32).

Освобождающая истина христианства состоит в том, что Христос пришел и уплатил великую цену ради того, чтобы даровать спасение людям, и что кроме Христова «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4: 12).

И хотя Церковь каждый год в чине Торжества Православия с предельной ясностью провозглашает: «Непринимающим благодати искупления, проповедуемого Евангелием, как единственного средства к оправданию нашему пред Богом — анафема!», многие модернисты упорно пытаются навести туману и представить дело так, что будто бы в этом краеугольном вопросе никакой ясности нет.

Они любят говорить о том, что, мол, было бы непростительной дерзостью предвосхищать грядущий суд Божий, утверждая, что все нехристиане не спасутся, это, мол, решить может только Бог.

Хотя, повторяя неоднократно выраженную в Священном Писании и Предании истину, мы вовсе тем самым не «дерзаем опережать Суд Божий», а, напротив, выражаем то из этого суда, что уже о нем открыл нам Бог: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» (Мк. 16: 16). Это не мы «дерзаем», а Христос так сказал, а Он есть Истина, и нет в Нем никакой лжи. Вера Церкви в последний суд вовсе не ограничивается одним лишь утверждением о том, что такой суд будет, но включает в себя и основные критерии, по которым он будет производиться – и главнейшим из них является сознательное принятие Христа.

Если спасение возможно без Христа, то оно, следовательно, возможно было и до Христа, а если так, то зачем приходил Христос на землю к людям, и не только приходил, но и пошел на смерть? И зачем мы Его тогда называем Спасителем, вслед за апостолами и Им Самим? Как же Он тогда сказал, что «пришел взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19: 10), если, оказывается, человечество до Его пришествия было вовсе не погибшим, а вполне себе спасалось в нехристианских религиях?

Если Христос пришел только для того, чтобы прибавить к уже имеющейся возможности человеческого спасения какую-то новую «опцию», предложить просто некий новый, «улучшенный» вариант спасения, то Он тогда не Спаситель, а «Улучшатель». Но само имя Его в переводе означает «Спаситель», то есть само имя Иисусово обличает и опровергает тех, кто думает, что можно достичь спасения без Него.

Известно, что, искушая Христа в пустыне, сатана при этом цитировал строки Священного Писания. Объясняя этот евангельский эпизод, преподобный Ефрем Сирин пишет: «То, что ему нужно было, он взял из Писания, а что противоречило ему, то опустил. Так и еретики берут из Писания то, что нужно им для своего соблазнительного учения, и опускают то, что противоречит их заблуждению, дабы сим образом ясно показать себя учениками этого учителя»[7].

Сторонники мнения, что будто бы без познания и принятия Христа возможно спастись, пусть бы только добрые дела человек творил, а верит ли он, не важно, пытаются приводить цитаты из Писания, якобы подтверждающие их заблуждение. В частности, указывают на слова апостолов о том, что «во всяком народе боящийся Бога… приятен Ему» (Деян. 10: 35) и что «когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают… они показывают, что дело закона у них написано в сердцах» (Рим. 2: 14–15).

Прежде чем разбирать этот аргумент, стоит сделать небольшое введение.

Святые отцы единогласно говорили, что нет спасения вне Христа и Его Церкви. И это не случайность, не простое «совпадение во мнениях». Святые отцы понимали, что допущение возможности спасения вне Христа и Церкви полностью обессмысливает Боговоплощение, страсти, смерть и воскресение Христа, и вообще лишает смысла само христианство.

О том же самом говорил и апостол Павел: «Если законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал. 2: 21). Апостол прямо писал, что даже исполнением ветхого закона, данного истинным Богом, невозможно достичь спасения, а вдруг теперь ему приписывают мысль, что будто бы не только те, кто почитал истинного Бога и исполнял Его закон, данный в откровении, но и те, кто почитал идолов и знать не знал о Божием откровении, тоже могут оправдаться перед Богом!

Иными словами, апостол Павел, который говорил, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу» (1 Кор. 10: 20), и который восклицал: «Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?» (2 Кор. 6: 15), по мысли модернистов, становится их единомышленником в том, что якобы в Царствии Божием будет соучастие того, кто почитал Бога, с тем, кто приносил жертвы бесам, и того, кто молился Христу, с тем, кто кланялся Велиару.

Представляется, что абсурдность подобной мысли очевидна. Естественно, что предложенное модернистами толкование апостольских слов не только противоречит святоотеческим толкованиям, но и прямо разоблачается святыми отцами, в частности преподобным Иосифом Волоцким:

«Если “во всяком народе боящийся Бога… приятен Ему” (Деян. 10: 35), то почему Петр не оставил Корнилия и его близких пребывать в их прежней вере, хотя они боялись Бога и совершали добрые дела больше всех, но повелел им креститься во имя Христа? Если бы во всяком народе боящийся Бога и поступающий по правде Его приятен был Ему, то почему Господь наш Иисус Христос сказал Своим святым ученикам: “Идите, проповедуйте Евангелие всем народам, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам” (Мф. 28: 19–20)? И еще сказал Господь Иисус Христос: “Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет” (Мк. 16: 16)…

Великий апостол Петр сказал: “Во всяком народе боящийся Бога и поступающий по правде приятен Ему” о праведниках, живших прежде воплощения Христа, Его распятия и воскресения, о тех людях среди иудеев или в других народах, кто боялся Бога и поступал по правде, кто поклонялся не идолам, но истинному Богу, как Корнилий и подобные ему. Но после воплощения Христа, Его распятия и воскресения “нет другого имени под небом… которым надлежало бы нам спастись, кроме имени Господа нашего Иисуса Христа”. Господь говорит в Святом Евангелии, что тот, кто не родится от воды и Духа во имя Отца и Сына и Святого Духа, не может спастись, даже если будет праведнее всех людей. Это засвидетельствовал и апостол Петр, крестив праведного Корнилия, о котором Бог объявил апостолу… Теперь Богу приятны люди из-за их крещения и стремления к добрым делам, до воплощения Христа Богу были приятны праведники из-за страха Божиего и их праведной жизни… Очевидно, что апостол сказал эти слова о праведниках, живших до воплощения Христа, о тех, кто боялся Бога и поступал по правде, не поклонялся идолам. О них же и еще сказал Павел: “Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают… они показывают, что дело закона у них написано в сердцах” (Рим. 2: 14–15)»[8].

Часто сторонники того заблуждения, что и без Христа можно спастись человеку, в качестве аргумента указывают на то, сколь мало православных христиан в мире, отсюда, по их мнению, следует, что нельзя говорить про спасение только искренних членов Православной Церкви, ведь иначе получится, что спасающихся очень мало, а погибающих очень много.

Но разве не о том же самом говорил Господь Иисус Христос: «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7: 13–14), «много званых, но мало избранных» (Лк. 14: 24), «Не бойся, малое стадо!» (Лк. 12: 32).

С самого начала Господь обозначил ту печальную реальность, что погибающих много, а спасающихся мало. Впрочем, слава Богу, спасающихся ныне гораздо больше, чем число спасшихся в Ноевом ковчеге во время всемирного потопа, а этот ковчег, по словам святителя Филарета Московского, есть образ Церкви Христовой.

Кроме того, сторонники указанного заблуждения любят говорить о тех несчастных «простых» язычниках, мусульманах или католиках, которые будто бы «объективно» не имели возможности стать православными христианами, потому что до них не добрались еще православные миссионеры. При этом говорящие это словно бы и не знают о Промысле Божием, который показывает прямо противоположную зависимость: не потому эти «аборигены» не стали православными христианами, что до них не дошли апостолы, а потому Господь не послал к ним апостолов, что заранее знал по Своему предведению, что никто из них не послушает проповедь истины.

И это сохранение их в неведении было для них выражением милосердия Божия, ибо «раб, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше» (Лк. 12: 47–48).

И напротив, если Господь видел человека, чье сердце искренне взыскует истины, пусть даже этот человек жил в народе, совершенно не знающем о Православии, Он устраивал для такого человека возможность принять Православие.

Так в XII веке Бог устроил для одного немца-католика возможность узнать о Православии, и тот, обратившись, стал известен как святой Прокопий Устюжский; в том же веке Бог дал такую возможность одному волжскому булгарину-мусульманину, и тот, обратившись, стал известен как святой Авраамий Болгарский; в следующем столетии Господь дал такую возможность одному монголу-язычнику, и тот, обратившись, стал известен как святой Петр Ордынский. Вся история Церкви полна подобными примерами.

Уместно здесь привести слова архимандрита Рафаила (Карелина), посвященные тому же вопросу: «Бог есть любовь, правда и всемогущество. Деяния Бога вызваны Его любовью, определены мудростью и исполнены могуществом; следовательно, неведение людей о Боге не может быть объяснено историческими ситуациями, так как руль истории в руке Бога. Такое объяснение было бы скорее свидетельством о детерминизировании Бога внешними ситуациями и историческими законами. Значит, неведение людей, неспособных принять истину, это тоже жалость Бога к человеку. Так Гедеон возвращает часть войска по домам, зная, что в бою эти люди обратятся в бегство»[9].

Когда вникаешь в аргументы и утверждения тех, кто считает возможным спасение некрещеных, возникает впечатление, что они забывают не только про Божий Промысл, но и про Самого Бога.

«Хороший» человек для них это тот, кто не грешил против людей и делами оказывал им благорасположение. Тем самым он, по их мнению, становится достоин спасения.

Но ведь даже десять заповедей Моисеева закона не ограничивались перечислением обязанностей по отношению к другому человеку – самые первые из них посвящены обязанностям человека пред Богом: «Я Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Не делай себе кумира… не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель… Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно» (Исх. 20: 2–7).

И получается, что такой тягчайший грех, как неверие в Бога, непочитание Христа, модернисты и за грех не считают. Так, мелочь какая-то. Разве можно, говорят они, из-за такой «мелочи» лишать человека в вечности единства с Тем, Кого он при жизни не желал ни знать, ни почитать?

Ответим: не только можно, но это и неизбежно, ибо посмертное единство с Богом есть логичное продолжение того единства, которое человек избрал уже в земной жизни и которое даруется только Христом в Его Церкви. Точно так же и посмертное отлучение от Бога есть логичное продолжение того отлучения, который человек избрал при этой жизни и которому он подверг себя, предпочтя Богу или поискам истинного Бога самолюбие и любовь ко греху.

Бог есть единственный подлинный источник блага и радости. Отлучение от блага есть мука. Те, кто решил быть с Богом и самой жизнью засвидетельствовал эту решимость, будет с Богом в вечности и, естественно, будет пребывать в блаженстве и радости. Те же, кто предпочел Богу что-либо иное и не соединился с Ним в таинстве евхаристии, те и в вечности окажутся отлучены от источника блага и радости, то есть будут пребывать в муках. В обоих случаях «Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет» (Гал. 6: 7).

Необходимо также напомнить еще одну истину, которую замечательно выразил архимандрит Рафаил: «Вера, крещение и евхаристия – это не условия договора, который надо исполнить; это не дань, которую должник обязан заплатить, чтобы выйти из долговой ямы; это не претензия Бога к грешнику, которую можно простить, если человек не имеет средств, чтобы выплатить долг или возможности исполнить пункты договора. Вера, крещение, евхаристия относятся непосредственно к самому человеку, его личности, его природе, его общению с духовным миром. Через крещение и евхаристию он становится новым творением. Благодать изменяет его личность, одухотворяет его природу, преображает его душу, освящает все силы души, воскрешает дух и приготовляет человека к посмертной встрече с Христом… В будущем веке откроется то, что мы стяжали здесь, на земле, иначе земная жизнь как период самоопределения была бы бессмысленна»[10].

Завершить эту статью хотелось бы словами двух великих святых ХХ века:

Священномученик Иларион (Троицкий): «И много можно дивиться тому, как далеко заходят люди в своем “истолковании” христианства. Чего только ни захотят они, тотчас все это и находят в Евангелии. Оказывается, что всякую свою праздную мечту и даже злонамеренную мысль можно прикрыть евангельским авторитетом.

Нет, вера Христова становится только тогда ясна и определена для человека, когда он нелицемерно верует в Церковь; только тогда бисер этой веры бывает чист, только тогда не смешивается он с кучей грязного мусора всевозможных своевольных мнений и суждений. Об этом ведь говорил еще апостол Павел, когда Церковь Бога Живого называл столпом и утверждением истины (см.: 1 Тим. 3: 15)»[11].

Святитель Николай Сербский: «Истинной является лишь та жизнь, кою ищут и обретают во имя Господа Иисуса Христа. Все прочее – смерть и тлен. В жаркой пустыне человеческой истории воскресший Христос есть единственный отверстый и непресыхающий источник, напояющий, освежающий и животворящий. Все прочее, что утомленному и жаждущему путнику может показаться источником, не источник, но блеск раскаленного песка, подобный блеску воды, или бесовское наваждение»[12] .

Юрий Максимов
27 / 01 / 2009

[1] Полный текст см.: http://hristov.narod.ru/abheres.htm.
[2] Тихон Задонский, святитель. Об истинном христианстве. II. 1: 2.
[3] Анастасий Синаит, преподобный. Вопросы и ответы. 7.
[4] Симеон Новый Богослов, преподобный. Слова. Слово 37.
[5] Кирилл Иерусалимский, святитель. Огласительные поучения. 3.
[6] Иоанн Златоуст, святитель. Беседы на Евангелие от Иоанна. 25. 1.
[7] Ефрем Сирин, преподобный. Толкование на Четвероевангелие. 4.
[8] Иосиф Волоцкий, преподобный. Просветитель. 5.
[9] Рафаил (Карелин), архимандрит. О современном неогностицизме // http://karelin-r.ru/newstrs/28/1.html.
[10] Там же.
[11] Иларион Троицкий, священномученик. Христианство или Церковь // http://apologia.narod.ru/lasttime/ilarion/hr_ch.htm.
[12] Николай (Велимирович), святитель. Беседы. Неделя вторая по Пасхе: Евангелие о сомнении и вере апостола Фомы.

Источник: Православие.Ru

Православие и вызовы нашего времени

Лекция, прочитанная в Студенческом центре г. Косовская Митровица 23 февраля 2009 года

Сербский народ сегодня страждет под грузом многих проблем, и их не может не разделять с ним Сербская Православная Церковь. Проблемы эти, по преимуществу, следствие более чем полувекового господства коммунизма в Сербии, но в не меньшей степени они порождены недавними годами войн и страданий, обрушившихся на все сербские земли, а более всего на Косово и Метохию. Последствия этих войн сказываются на всех уровнях народной жизни: биологическом (наша численность стремительно уменьшается, мы исчезаем), экономическом (всеобщая бедность и нищета, уничтожение хозяйственной основы), душевном (психическая расслабленность и невротичность) и духовном (практический атеизм и богоотчуждение) – и проявляются как индифферентизм, экуменизм и глобализм.

Что же до собственно церковных проблем, то, как нам представляется, они отражают желания и устремления многих церковнослужителей (как среди низшего клира, так и среди высшей иерархии) во всех жизненно важных вопросах следовать мирским устремлениям, зачастую теряя из виду канонические принципы и правила, установленные святыми отцами и являющиеся для Церкви мерилом жизни и поведения на протяжении веков. Вот почему сегодня нередкими стали различия и даже расхождения во взглядах, мнениях и поступках отдельных иерархов Сербской Церкви, и шире – представителей Православия в целом, что отрицательно влияет на жизнь верующих и их отношение как к Церкви, так и к своему личному спасению.

То, о чем мы будем говорить сегодня, лишь на первый взгляд касается исключительно нашей поместной Сербской Православной Церкви, так как тема «Православие и вызовы нашего времени» требует рассмотрения в более широком – всеправославном – свете. Ибо все Православные Поместные Церкви составляют одну Православную Церковь – единую святую соборную и апоcтольскую Церковь Символа веры. Православие зиждется на основе непрерывного существования в веках самой этой веры и жизни по вере, что и представляет собой Православное Предание. Сие Предание следует понимать не как некий статический факт или просто определенную историческую данность, но как динамический фактор, как непрерывно живое и животворное присутствие Святого Духа в жизни Церкви.

Вопрос Предания всегда был, а сегодня особенно есть вопрос жизни и смерти, вечной жизни или вечной смерти для каждого члена Церкви Божией Православной. Этот вопрос о Предании испокон века имел огромное значение для Церкви потому, что и апостольство Церкви в мире, а тем самым и само существование ее непосредственно связаны с ее отношением к Преданию. Он, без сомнения, важнее всякого другого вопроса и теперь, когда мы, вольно или невольно, оказались в тупиках различных злободневных проблем и вызовов, из которых мы назвали лишь основные – те, что сегодня грозят разорением и извращением всех составляющих веры православной, определяя жизнь нынешнего человека в соответствии с совершенно чуждыми духу Православного Предания ценностями.

Эти актуальные сегодня вызовы – индифферентизм, экуменизм и глобализм, а также и различные другие общественные недуги современной нам эпохи и попытки вести бесплодные диалоги как нельзя лучше могут быть охарактеризованы словами святителя Василия Великого: «Сдвинуты с места все пределы отцов, приведены в колебание все основания и все твердыни догматов» (О Святом Духе к святителю Амфилохию, епископу Иконийскому).

Что же означает само слово «вызов»?

То, что для личности, для всякого верующего, любого человека представляет собой искушение, в более широком охвате, когда затрагиваются народ или Церковь, и есть вызов. Искушение определим как совокупность обстоятельств, в которых человек, индивид может по слабости своей впасть в некий грех. Потому мы и молимся ежедневно Отцу своему Небесному: «И не введи нас во искушение», что, по слабости своей, в момент искушения могли бы не устоять перед падением. Совершенно сходным образом и мы как общность, как народ, как Церковь осознаем и ощущаем, что современным вызовам, коль скоро окажемся перед ними, трудно противостоять и в этих обстоятельствах трудно свою веру православную сохранять в чистоте и непорочности. Итак, вызов есть любое искушение, угрожающее Православию в широком (всеохватном) понимании.

Таких главных вызовов нашему народу (и, шире, всем народам) три, из них проистекают и все остальные. Это индифферентизм, экуменизм, глобализм.

Рассмотрим каждый из них в отдельности.

Индифферентизм, по сути, отражает и показывает недостаток воли для различения понятий в сфере основных ценностей веры и нравственности. Противоположен этому состоянию фанатизм как чрезмерное превознесение ценности одного элемента (чего-то несущественного) за счет целого.

Индифферентизм в виде недостаточного внимания к делу личного спасения осуждает Сам Господь во многих местах Своего Евангелия (см.: Мф.13: 24–30; 22: 1–14), а также словами: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно» (Лк. 10: 41–42). Также и апостол языков Павел пишет в Послании к евреям: «Как мы избежим, вознерадев о толиком спасении» (Евр. 2: 3). Еще более характерны слова пророка Илии относительно равнодушия людей к вере: «Долго ли вам хромать на оба колена? если Господь есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте» (3 Цар. 18: 21). Или, как, предостерегая, говорит Иоанн Богослов: «О, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3: 15–16).

Отсюда видно, что индифферентность есть великое зло с любой точки зрения. Это зло овладевает, когда распространяется равнодушие к вере и нравственности среди высших кругов или же среди большинства народа. И в самом деле, зло индифферентизма к вере пустило глубокие корни в жизни нашего народа особенно в прошлом, ХХ веке. Причин тому, без сомнения, множество, но, как нам представляется, по большей части это последствия многолетнего влияния коммунизма, атеизма и материализма. Сей недуг обнаруживается во всех областях народной жизни, когда дело касается отношения к вере и Церкви Православной. Перечислим лишь некоторые проявления индифферентизма: в отношении к посту («грех не входит через уста»), посещению богослужения (церковность), отсутствие понятия о грехе и, в особенности, небрежение о своем спасении. Вера у многих сводится к тому, что «есть Нечто», но как будто к ним не относящееся. Им нет дела до того, что такое это «Нечто». Многие из нас живут так, как и те, кто не верует в Бога. Забота о материальном, преходящем занимает все наше существование. В загробную жизнь по большей части не верим. Часто можно услышать в нашем народе: «Дайте мне есть и пить, пока жив, а как умру, бросьте меня, где хотите».

Что же касается нравственности, то известно, что индифферентизм в этой сфере охватывает, прежде всего, высшие круги общества (городские слои) и далее в виде моды, как эпидемия, распространяется на широкие народные массы. Село до последнего времени было невосприимчиво к влиянию города, но с появлением средств массовой коммуникации, а в особенности под воздействием коммунистической идеологии и атеистического просвещения в школе оно потеряло эту свою устойчивость и по части порока и безнравственности теперь мало чем отличается от города. Обескураживает еще и то, что в человеческом обществе, подверженном постоянному движению (течению), есть люди, остающиеся холодными как камень и пассивными, как щепка в воде, носимая волнами взад и вперед, так что все движется вокруг них, а лишь они одни остаются безучастны.

Индифферентизм в вопросах веры можно считать одним из страшнейших зол, но сходным образом может быть охарактеризована и его противоположность – фанатизм, столь же пагубный, когда дело идет о вере и спасении. Следовательно, православный верующий должен находить для себя средний, царский путь, прививать себе здоровое церковное сознание, освобождаясь вместе с тем как от ненависти к кому бы то ни было, так и от предубеждения к чему бы то ни было. Потому прав преподобный Максим Исповедник, говоря, что «добродетель есть середина между двумя крайностями».

Другой, не менее опасный вызов, стоящий сегодня перед Церковью Православной и перед каждой православной душой, это экуменизм – естественное порождение индифферентизма. Последний во многом ослабил в православных ревность к вере и спасению, традиционным ценностям, возвышенным идеалам. На подготовленной таким образом почве легко пустила корень другая болезнь на теле Православия – экуменизм, пытающийся стереть и устранить различия между светом и тьмою, между Христом и велиаром (ср.: 2 Кор. 6: 15), православной верой и разными еретическими учениями, между Церковью Православной и существующими христианскими деноминациями, по сути своей ересями, которые по инерции называют «Церквями».

Отсюда следует, что понятие экуменизма, обозначающее движение за взаимное сближение и окончательное объединение различных христианских Церквей, не является православным. Ибо Православие исповедует и проповедует веру во единую святую соборную и апоcтольскую Церковь и как таковое не знает и не признает существования нескольких христианских Церквей, хотя и у нас слово «Церковь» по инерции или привычке используется для отпавших от Церкви и отделившихся христианских деноминаций, как-то: римо-католиков, протестантов (разнообразных сортов), англикан и других.

Это движение экуменизма своими истоками уходит в начало ХХ века, зародилось же оно в протестантской среде. Действительно, то был вызов и искушение и для самих тогдашних Православных Церквей, которые вследствие непосредственных контактов и неосторожных заявлений некоторых церковных сановников постепенно теряли сознание собственной идентичности. В заигрывании с экуменистами предводила Константинопольская Патриархия – как тогда, так и теперь. Остальные поместные Православные Церкви следовали за нею. Наступило время ВСЦ, чьим «органическим членом стала и Православная Церковь» через своих высоких представителей. Отпавшие еретические сообщества христиан с течением времени стали на жаргоне православных называться «сестринскими Церквями», дошло и до «теории ветвей», и до «двух легких», межцерковного диалога, совместных молитв и т.д.

Худое семя, однажды посеянное, укоренилось и быстро дало обильные всходы. Начальный экуменизм, сейчас известный как Всемирный совет Церквей, стал современной христианской ересью, или, как его называет преподобный отец Иустин Челийский, всеересью. Феномен экуменизма сегодня не является чем-то новым и неизвестным. О нем десятилетиями довольно пишется и говорится, так что по праву можно сказать, что речь идет о некоем весьма сложном явлении. Экуменизм, прежде всего, экклезиологическая ересь, ибо ударяет по самому корню православной веры – по святой Церкви Православной, тщась претворить ее в единую «экуменическую (вселенскую)» организацию, лишенную всех богочеловеческих определений тела Христова, и тем самым приуготовляя путь самому антихристу.

И хотя экуменизм глубоко укоренился, хотя многие «православные» деятельно впряглись в его повозку и активно в нем участвуют, все же цель, которую поставил перед собой экуменизм – объединение всех христиан, все-таки еще слишком далека и не наблюдается даже на горизонте. Среди православных народов существует сильное сопротивление экуменическому движению, выражающееся различным образом. Протагонисты экуменизма видят, что этот процесс знакомства и сближения разных христианских сообществ продлится долго, а конечная задача – их полное объединение – остается совершенно под вопросом. Кто его дождется? А они спешат. Потому недавно и стали продвигать новый проект, новый вызов, называемый глобализмом. Точно по пророческим словам апостола Иоанна Богослова: «Второе горе прошло; вот, идет скоро третье горе» (Откр.11: 14). Князья света сего и творцы «нового мирового порядка», увидев, что путь экуменизма к стиранию различий, веками существующих как между разнообразными христианскими деноминациями, так и между разными религиями (христианством, исламом, иудаизмом, буддизмом), медлен и долог, и потому конечный результат – создание мировой религии, соответствующей единому мировому правительству (как предтече антихриста), – крайне неопределен, изобрели нечто, на их взгляд, более эффективное. Глобализм и есть сие новое открытие.

Он не имеет основой ни прозелитизм (переманивание верующих кнутом или пряником из одной религии в другую), что столетиями было любимым методом римо-католиков, ни экуменизм (намеренное упущение из виду и небрежение различий между верами ради сближения и объединения). Как видно из самого названия, глобализм имеет отношение ко всему, стремится стать мировой религией без Бога. Потому от своих «апостолов» ожидает и требует в качестве первого шага не отречься от своих веры, нации и т.п., но презреть их, высмеять, оплевать. Презреть всякую свою ценность и величие, своих национальных героев, традиции, святыни. Но только свои, и ни в коем случае не чужие. Пренебрежение и оплевывание чужих ценностей сеет разделение, раздоры и столкновения, а оплевывание своих, как ни парадоксально, ведет к сплочению и объединению. Это именно то, что глобалистов всех стран соединяет. Не будет больше ничего их разделяющего, отличающего одних от других. Вначале глобализм не требует ни от кого демонстративно порвать со своими (до сих пор) ценностями и установлениями, в которых люди занимают некие (часто высокие) положения. Он не создает собственных учреждений, не строит своих храмов, ведь это опять вело бы к разъединению и разделению, что противоречит цели самого глобализма.

Слово «глобализм» обозначает не установление, но – идеологию, которую западные великие державы стараются навязать всему свету. Приверженцы и промоутеры (продвигатели) глобализма узнаются по тому, что в своей публичной деятельности утверждаются на характерных для глобализма понятиях и идеях.

Ни одна до сих пор известная идеология или вера не применима и не приемлема для всего мира. Поэтому и мир не является единым. А именно оно, единство, необходимо тем, кто мечтает и желает установить власть над целым светом. Чтобы преуспеть в этом, им нужна всемирная религия, которая превзошла бы и заменила все известные до сего дня. Они отдают себе отчет, что ни одну из существующих религий не могут навязать всем. Отсюда и родилась идея заменить их все чем-то общим, глобальным, что объединило бы мир. Это в действительности и есть глобализм. Он не заботится о поддержке и пропаганде какой-либо из современных религий и ее ценностей, но унижает, обесценивает, оплевывает и отбрасывает любую религию. Между тем, это намерение невыполнимо, если действовать извне, но, напротив, только изнутри всякой из них. Потому цель носителей глобализма в том, чтобы среди всех народов, во всякой религии найти «своих» людей, своих сторонников, которые бы это задание исполнили.

Невзирая на то, из какого народа происходят, какой вере и религии до сего дня принадлежали, последователи глобализма имеют задачу релятивизировать, а затем и демонизировать свое прошлое: своих предков, национальные и религиозные ценности, величины, идеалы. Свои, а не чужие. И тогда цель близка. Когда все отрекутся, релятивизируют и демонизируют свои ценности, своих героев, свои святыни, в которых и выражались до сих пор их отличия от остальных, тогда друг с другом и объединятся. Не будет больше ничего, что разделяло бы их, чем бы отличались друг от друга.

Таким образом, глобализм представляет собой некую усредненную ценность, равноудаленную от всех доныне существующих и потому в равной степени неприемлемую как для православных христиан, так и для христианских еретиков, для мусульман, буддистов и даже – для атеистов. Правда, то, в чем не преуспел экуменизм, глобализму, его младшему брату, успешно удается. И так же, как бывает в жизни, когда младший брат берет пример со старшего, подражает ему и следует, так и здесь. Странно, но факт: экуменисты всюду, и у нас тоже, стали первейшими и пламеннейшими пропагандистами глобализма и его идей, каковые стараются насадить и в нашем народе.

Если же речь заходит о нравственных ценностях, то, по учению глобалистов, здесь все дозволено. Недействительны более никакие запреты, грехи, осмотрительность. Единственно воспрещается задевать и сомневаться в идеалах самого глобализма. Поэтому и авторитеты, стоящие за моральными принципами, больше не почитаются – ни Священное Писание, ни Господь наш Иисус Христос, а тем паче святые апостолы, святые отцы… Для глобалистов не имеют силы даже и обычные гражданские законы, конституции и все, что нас определяет и делает непохожими на остальных. Все это летит псу под хвост. Законы хороши постольку, поскольку и покуда служат глобализму. Потому-то в среде глобалистов и действует исключительная и безупречная синхронизация и координация, которая достигается и культивируется в диалогах ведущих личностей взаимно признаваемых институтов.

Все договоры, директивы, приказы, принципы глобализма весьма конспиративны. Они невидимы для простых смертных. Нет публичных ассамблей, конференций, делегаций, в отличие от экуменизма. У глобализма все еще нет даже собственных институтов, с помощью которых распространялось бы и пропагандировалось его влияние. Он использует существующие государственные и церковные установления, через них действует и навязывает свои положения. Приверженцы глобализма остаются на своих высоких позициях в своих учреждениях, потому что так могут быть наиболее эффективными в отрицании традиционных ценностей, признаваемых и почитаемых народом. Здесь им помогает авторитет, заслуженный ранее, пока они были истинными представителями этих установлений.

Для пропаганды новых идей глобализма его носители и миссионеры успешно поставили под свой полный контроль средства массовой информации. Через них легче всего изменить общественное мнение на заданной территории или в определенных социальных кругах, благодаря чему, на самом деле, хаос и разделение вносятся в любое сообщество, будь то национальное или религиозное. Ведь традиционалистов в СМИ представляют ретроградами, мракобесами, невеждами и консерваторами, в то время как глобалисты – в качестве передовых – создают впечатление, что большинство на их стороне.

Ради достижения своей конечной цели глобалисты могут иногда, когда того требуют интересы дела, временно пойти на попятную, приостановиться в своем наступлении, чтобы создать некий компромисс, продемонстрировать свою гибкость. Это показывает, что сия новая религия, не имея Бога, естественно, не имеет и своих мучеников, ведь глобалисты просто не желают умирать за свою веру. Напротив, для них высшим идеалом является забава, развлечение, игра, веселье, чем в основном и привлекают массы, так как народ с древних времен более всего требует «хлеба и зрелищ». Особенно народ, с помощью индифферентизма и экуменизма удаленный от истинных ценностей веры православной и потому утерявший дар различения духов, «от Бога ли суть?».

Так что же нам, православным, остается делать в такое время и при таких обстоятельствах? Остается нам, как верным чадам Церкви Православной, еще крепче прилепиться к нашим традиционным ценностям, дабы следовать нашим славным и святым предкам, явившим пример, как нужно жить на этом свете, чтобы стать достойными гражданами Царства Христова на том свете. Перед нами святая Четыредесятница, время, в которое святая Церковь определила нам более жить небом, нежели хлебом, больше мыслить о Боге, чем о богатстве, заботиться о потребном душе, а не телу. Да держимся святой веры православной и да живем по той вере, соблюдая и исполняя священные и спасоносные заповеди Божии. Ибо лишь благодаря личному и живому интересу к основным жизненным вопросам, мучающим всякого человека, прежде всего, молодого, на которые именно Православие в его подлинном понимании как вечного Евангелия Христова дает истинные и спасительные ответы, сможем безопасно пройти между современными «сциллами и харибдами» и избегнуть всех гибельных вызовов нашего времени, о которых мы сегодня говорили.

Перевела с сербского Мария Мелькова

Епископ Рашско-Призренский Артемий (Радосавлевич)
12 / 03 / 2009

Источник: Православие.Ru

«Что есть человек, что Ты помнишь его?»

Бог создал весь мир духовный, ангельский и весь мир вещественный, материальный, и после всех прочих творений «создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2: 7).

Уникальность человека в ряду всех других творений заключается в его причастности обоим мирам: по телу он причастен к миру вещественному, а по душе – к миру духовному. Это было сделано Господом, «чтобы ради того и другого иметь человеку наслаждение, какое сродно и свойственно тому и другому: наслаждаясь и Богом, по естеству Божественному, и земными благами, по одному с ним чувству»[1].

«Одарив человека бесчисленными благами, Бог… сделал его на земле тем же, что Сам Он – на Небесах»[2]. По словам святого Иоанна Дамаскина, «Бог сотворил нас чтобы мы были причастниками Его благости»[3].

О прекрасном устроении человека свидетельствует псалмопевец, благодаря Бога: «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен» (Пс. 138: 14). В человеке различается ипостась или личность, – тот, кто говорит «я», – и принадлежащая ипостаси природа, которая, как было уже сказано, двухчастна, слагаясь из нематериальной души и материального тела.

Тело обеспечивает человеку физическую жизнь и представляет собой орудие, идеально приспособленное для деятельности в материальном мире. Святитель Григорий Богослов так отзывается о нем: «Мы обязаны заботиться и о теле – этом родственнике нашем и сослужителе души. Хотя я и винил его, как врага, за то, что терплю от него, но я же и люблю его, как друга, ради Того, Кто соединил меня с ним»[4]. Однако забота о теле должна знать строгие рамки, поскольку «излишнее попечение о теле бесполезно для самого тела и вредно для души»[5].

Душа человеческая нематериальна и является более ценной частью человеческого естества по сравнению с телом. Душа оживляет и «соединяет тело человека, состоящее из разных частей, и не дает ему рассыпаться. Когда же душа выйдет из тела, оно разлагается и истлевает»[6].

Святоотеческая традиция выделяет три части души: ум, волю и сердце.

Ум есть мыслительная часть души. Силы ума суть: наблюдение, воображение и память. В теле ему соответствует, главным образом, мозг. «Ум, высшая сторона души, совмещает чувство Божества, требования совести и чаяния лучшего, сравнительно со всем, чем мы обладаем и что знаем»[7].

Воля есть желательная часть души, источник внутренней силы и направление человека к предметно-целевым внешним факторам.

Сердце есть чувствующая часть души и рассматривается у святых отцов как центр духовной жизни человека. «Сердце здесь подразумевается не естественное… но иносказательно, как внутреннее человеческое состояние, расположение и склонности»[8]. Однако эта часть души имеет четкую локализацию в теле, «присутствуя в верхней части [физического] сердца, против левого сосца, подобно тому как ум присутствует в головном мозге»[9].

Некоторые православные авторы говорят также о духе человека, поясняя, что «это та сила, которую вдохнул Бог в лице человека, завершая сотворение его… Дух, вдохнутый Богом, сочетавшись с душою, несравненно возвысил ее над всякою другою душою»[10]. Дух понимается как высшая часть души.

Среди проявлений духа в человеке особое место занимает совесть. Она есть благодатное духовное вселение, наитие Духа. Именно поэтому она обладает независимостью от греховной воли. «Бог, сотворив человека, напечатлел в его природе знание закона – совесть»[11]. «Совесть обличает нас во всем и показывает нам, что делать, и она же осудит нас в будущем веке»[12].

Человек не сохранил своего достоинства, но впал в грех, и тем самым нарушилось его бытие, исказилась его природа как в материальной, так и в духовной части. Сын Божий, Господь Иисус Христос, воплотился и стал истинным человеком, не переставая быть истинным Богом, и совершил на кресте дело спасения человека, открыв ему путь к Богу, к дарованному изначала блаженству и восстановлению помраченного грехом естества.

Для того чтобы успешно пройти по этому пути, человек должен, во-первых, войти в ковчег спасения – Церковь Христову, а во-вторых, приложить усилия со своей стороны, направленные на то, чтобы устранить в себе все, что препятствует соединению с Богом.

Аскеза является средством для достижения этой цели, и, поскольку все части человеческого естества поражены грехом, все они должны стать объектом аскетического делания на пути к святости. Прохождение этого пути предполагает определенную последовательность, постепенность, наличие особых законов духовной жизни.

Цель аскезы в отношении тела – подчинить его духу, как пишет святитель Феофан: «И в духовном [человеке] плоть не исчезает, но подчиняется духу и ему работает, теряя свои естественные права: на пищу – через пост, на сон – через бдение, на покой – через непрерывный труд и утомление, на услаждение чувств – через уединение и молчание. Бог не пребывает там, где царит плоть, ибо орган общения его с человеком есть дух»[13].

Аскеза в отношении души состоит в освобождении от дурных, греховных действий и в совершении добрых. Душа имеет собственные страсти: гордость, ненависть, зависть, гнев, уныние и другие – от них надлежит избавляться.

Аскеза затрагивает и каждую часть души. Так, в отношении воли человеку для спасения необходимо отучиться от пагубного своеволия и волевым решением подчинить свою волю воле Божией, что и составляет акт веры, которым человек признает, что доверяет Богу больше, чем себе, и вверяет себя Его воле. Поэтому «в какой мере кто отсекает и смиряет свою волю, в такой же мере он идет к преуспеянию. А чем упорнее держится собственной своей воли, тем более наносит себе вреда»[14].

Аскеза затрагивает и область ума. «Ум постоянно нуждается в следующих четырех добродетелях: в повержении себя пред Богом неоскудною молитвою; в умерщвлении беспристрастием ко всякому человеку; в полном отвержении осуждения ближних»[15].

Затрагивает она и область сердца, поскольку, «сердце, отравленное грехом, не перестает рождать из себя, из своего поврежденного естества, греховные ощущения и помышления»[16]. Поэтому «вся сила христианской жизни состоит в исправлении и обновлении сердца»[17], совершаемом через покаяние.

Одним из главных аскетических деланий, затрагивающих в той или иной степени все части человеческого естества, является молитва, достигающая совершенства в практике исихазма, который представляет собой опыт возведения всего человеческого существа к Богу через молитвенное богообщение.

Человек не способен совершить аскетические подвиги своими силами, ему необходима Божественная помощь, подаваемая в виде благодати через таинства Церкви, главное из которых – евхаристия.

Во время правильного аскетического и молитвенного делания преодолевается внесенное грехом разобщение между разными частями человеческого естества, особенно между сердцем и умом, и «ум, заключаясь в слова молитвы, привлекает сердце в сочувствие себе»[18]. А «когда ум и сердце сделаются обителью Бога… тогда, естественно, делаются Его обителью и душа, и тело»[19]. Тогда человек становится духовным, он весь обновляется, делается иным и по уму, и по сердцу, и по воле, и по телу.

Это состояние преображенного человека называется святостью или обожением.

***

Человеческая природа имеет два образа бытия, мужской и женский. Это различие появилось по воле Самого Творца: «И сотворил Бог человека по образу Своему… мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1: 27).

Для чего же оно появилось? Половое разделение подразумевает заданность для человека выходить за свои пределы в общении с иным и через это общение идти к взаимному обогащению. По сравнению с этой позитивной возможностью, которую Бог дарит человечеству через половое различие, единичное, однополое бытие человека является ущербным, что засвидетельствовал Сам Господь, сказав об одиноком Адаме: «Не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт. 2: 18), и этим помощником, «подобным ему» (Быт. 2: 20), «костью от костей его и плотью от плоти его» (Быт. 2: 23) стала женщина.

По мысли святого Григория Нисского, различие на полы было сделано Богом в предвидении грехопадения, как средство для падшего человека к продолжению и умножению человеческого рода[20]. Нет сомнения, что в истории для этой цели различие полов вполне успешно послужило, но если привлечь творения других святых отцов, то можно видеть, что это все же не единственная цель и смысл установления полового различия в человеке.

Половое различие, понуждающее к осознанию каждым человеком своей ограниченности и потребности в другом, а также научающее любви к другому и самопожертвованию ради единства в любви, должно было стать для человека школой, открывающей путь к более совершенным отношениям с Богом. Не случайно поэтому у пророков Ветхий Завет рассматривался в качестве брачных отношений между Богом и Израилем (см.: Ос. 2; Мал. 2: 1), а в Новом Завете образ брака был избран апостолами для изъяснения отношений Христа с Его Церковью (Еф. 5: 23–32).

Однако грехопадение, внесшее разлад во все человеческое естество, осквернило и сферу взаимоотношения полов. «Именно половая жизнь, а точнее сладострастие и человеческая сексуальность в целом, оказываются средоточием и корнем первородного греха, каналом для его передачи потомкам»[21].

Мужчина и женщина равны в смысле единства человеческой природы и равны в возможности идти по пути, открытому Христом: «не одни только мужи вступали сюда… и не одни только жены подвизались… но и из тех и из других многие провозглашены победителями и получили венцы, дабы ты самым делом убедился, что во Христе Иисусе “нет ни мужеского пола, ни женского” (Гал. 3: 28)»[22].

Однако идеология равенства полов в том виде, в котором она присутствует в современном обществе, для Православия глубоко чужда. О том, какое место в православной иерархии занимают мужчина и женщина, в Писании сказано многократно и вполне определенно: «Жены, повинуйтесь своим мужьям», говорит апостол Петр (1 Пет. 3: 1), и апостол Павел повторяет: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем» (Еф. 5: 22–24). Так Писание ясно устанавливает иерархию семейных отношений.

Итак, жене определено послушание. Это объясняется прежде всего тем фактом священной истории, что женщина была создана позднее мужчины, из ребра Адамова, как помощник ему. Но острой необходимость в послушании жены мужу стала после того, как Ева самочинно взяла и ела плод древа познания, а затем дала его и мужу. И Господь, желая по Своей любви к человечеству уврачевать последствия этого грехопадения, заповедал жене быть под господством мужа (см.: Быт. 3: 16).

Для мужчины его иерархическое положение означает не столько особые права, сколько новые обязанности, как говорит святой Иоанн Златоуст: «Хочешь, чтобы жена повиновалась тебе, как Христу повинуется Церковь? Заботься и сам о ней, как Христос о Церкви»[23].

Православная иерархия устанавливает единение мужа и жены, не лишая при этом каждого из них своего особого пути, особого служения.

Святоотеческое отношение к телу

«И создал Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2: 7). Следуя словам Божественного откровения, Православная Церковь учит, что тело человека было чудесным образом создано Богом из земли, и, «как ныне по изволению Творца созидается зародыш в материнской утробе и естество следует уставам, вначале Им определенным, так и тогда по Его же хотению человеческое тело составилось из земли и персть стала плотью, кровью, кожей, жиром, волокнами, кровеносными и бьющимися жилами, мозгом и соками»[24].

Хотя в словах Писания творение тела и оживление его описывается последовательно, однако Православная Церковь понимает эту последовательность как логическую, а не хронологическую: «Тело и душа сотворены в одно время, а не так, как пустословил Ориген, что одна прежде, а другое после»[25].

Также Церковь отвергла и лжеучение о переселении душ из тела в тело – Константинопольский Собор 1076 года осудил «принимающих перевоплощение человеческих душ». Святые отцы многократно свидетельствовали, что тело и душа были созданы единовременно, и что у каждого человека есть лишь одна индивидуальная душа и одно индивидуальное тело. Тело и душа человека – это не какие-то маски, которые можно менять, как заблагорассудится, а неотъемлемые части человеческой природы, через которые реализуется бытие его личности, и без какой-либо из них он не является человеком.

В первой главе книги Бытия указывается, что Бог сотворил тело человека особенным образом, не одним повелением, как при создании других тварей, а Своим прямым действием. Это показывает, что и по телесной организации человек превосходит все другие творения. Отсюда происходит возвышенный взгляд на значение человеческого тела, свойственное Священному Писанию и Священному Преданию Православной Церкви: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога?.. Прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 6: 19–20).

Апостол Павел пишет: «Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно» (1 Кор. 12: 18). Святой Григорий Нисский так осмысляет устроение человеческого тела: «В естестве тела приметили мы три цели, для которых устроен в нас каждый член в отдельности. Одно устроено, чтобы жить, другое – чтобы жить хорошо, и иное приспособлено к потомственному преемству… Прежде же этого более достойна примечания художественность естества нашего в самом создании тела»[26].

Церковь учит, что первозданный человек до грехопадения имел в теле такие свойства и устремления, которые были утрачены после изгнания из Эдема, его тело было чуждо болезням, старению, смерти, способно было к чувственному видению духов. После же грехопадения человеческая природа исказилась, в том числе и в своей телесной части: «когда Адам согрешил… тело сделалось смертным и страстным, в нем обнаружилось множество недостатков… Оно стало упрямым и необузданным конем»[27].

Но, вместе с тем, Православная Церковь всегда осуждала как заблуждение любую попытку объявить само по себе тело злом и главным источником греха. Тело лишь отражает душевное устроение человека, какое он имеет вследствие избранного им образа жизни, лишь следует ему.

Защищая тело от несправедливых обвинений, святой Василий Великий пишет: «Если душа как должно управляет стремлениями тела, то и тело спасено, и душа пребывает вне опасностей. Если же… перестанет держать тело в узде, то и само тело, как не имеющее рассудка, совращается с прямого пути, и душу ввергает в бедствия, равные своим падениям, – не по собственной непригодности, но по нерадению души»[28].

Об этом и Господь говорит: «Если же тело твое все светло и не имеет ни одной темной части, то будет светло все так, как бы светильник освещал тебя сиянием» (Лк. 11: 36). И это действительно происходит с телами святых как при их жизни, так и после смерти, что проявляется либо через нетление их мощей, либо через происходящие от них чудеса.

Для православного мировоззрения чуждо представление о противоположности и взаимной чуждости тела и души. Напротив, они являются частями единого естества, призванными в гармонии служить единой цели. Только грех вносит разлад в это единство, и сам человек виноват, если в нем нарушен тот порядок, при котором эта гармония возможна. «Необходимо, чтобы плоть шла позади, а не впереди, чтобы она не управляла нашей жизнью, но принимала законы духа… Пока плоть сохраняет подобающее ей значение, не бывает ничего несообразного»[29].

Поэтому в Писании говорится: «Уклоняй злое от тела твоего» (Еккл. 11: 10). И преподобный Ефрем Сирин советует: «Охраняй непорочность своего тела. Если сохранишь ее в любви Христовой, то сможешь преуспевать во всякой добродетели. Обитающий в тебе Святой Дух возрадуется о теле, о том, что храм Божий наполнен благоуханием невинности и праведных желаний, и укрепит тебя на всякое благое дело»[30].

Святой Исаия пишет, что следует оказывать должное попечение и о естественных потребностях тела: «Давай телу твоему необходимое, чтобы оно могло пребывать в молитвах и подвигах»[31]. Однако попечение о естественных нуждах тела непременно должно быть ограничено. Здесь вступает в действие закон падшего естества, когда «чем больше тело питается и тучнеет, тем более душа истощается и становится немощной»[32], и «в какой мере греет кто на беду свою плоть, в такой мере умножает в себе страсти, и напоследок душа, обремененная худым навыком тела, делается бесплодной»[33].

Поэтому апостол Иаков хвалит того, кто «может обуздать все тело» (Иак. 3: 2), и апостол Павел, призывавший: «подражайте, братия, мне» (Фил. 3: 17), свидетельствовал: «Усмиряю и порабощаю тело мое» (1 Кор. 9: 27).

При этом святые отцы подчеркивали, что аскетические подвиги совершаются «для обуздания скотоподобных устремлений плоти, а не для отъятия у нее здоровья и сил, необходимых для самого подвижничества»[34]. Ограничение в телесных удовольствиях идет на пользу не только душе, но и самому телу, поэтому, в конечном итоге, тоже является формой попечения о теле.

«В человеке, принявшем христианскую веру, действуют два закона: закон плоти и закон духа, «ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся» (Гал. 5: 17)»[35].

Объясняя аскетическое понятие «умерщвление плоти», святитель Филарет Московский говорит: «Плоть не то, что тело. Тело, с его естественными свойствами и действиями, создал Бог, и создал не для смерти. После нарушения заповеди Божией и вкушения запрещенного плода тело стало плотью, жребий которой есть смерть… Поэтому под названием плоти надо подразумевать возбужденные в человеке самолюбие и чувственность, проявляющие себя ложной жизнью в страстях и похотях и в делах, управляемых страстями и похотями»[36]. Итак, под «умерщвлением плоти» понимается умерщвление греховных привычек и действий в нем, совершаемое через соединение со Христом – «если Христос в вас, то тело мертво для греха» (Рим. 8: 10).

Для того чтобы исцелить всего человека – душу и тело, воплотился Сын Божий, и Своим подвигом открыл путь ко спасению. Боговоплощение подняло на несоизмеримую высоту человеческое естество, в том числе и его телесную часть, так как по словам святого Иринея Лионского «праведная плоть [Христа] примирила [нашу] плоть, связанную грехом, и привела в дружбу с Богом»[37].

Церковь всегда подчеркивала реальность человеческого тела Спасителя. Тело Господа Иисуса Христа было отлично от наших тел только своей безгрешностью, оно не испытывало действий первородного греха, и Он «показал недоступной для греха ту плоть, какую и Адам при первом создании имел безгрешной, но через преступление сделал доступной греху»[38]. Поэтому Христос у многих святых отцов назван «Новым Адамом».

Благодаря делу спасения, совершенному Господом, человек, входя в Церковь, в таинстве крещения получает возможность не только сражаться с грехом в теле своем, но и побеждать его, поскольку «Христос посредством крещения сделал тело для нас более легким, подняв его крылом Духа»[39].

Еще одним положением веры Церкви о человеческом теле является догмат о воскрешении всех людей из мертвых, которое произойдет при конце мира, перед Страшным судом. Тогда «оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела… и земля извергнет мертвецов» (Ис. 26: 19), тела умерших оживут, обновившись и соединившись со своими душами.

Тела святых после воскрешения будут иметь такие свойства, которые ныне людские тела не имеют: «тогда эти тела оставят в гробах свою тяжесть, усвоившуюся им по падении, станут духовными… явят в себе те свойства, которые им даны были при сотворении… Образец тела… тело и дух… видим в теле Господа нашего Иисуса Христа после Его воскресения»[40] .

Юрий Максимов
25 / 02 / 2009

[1] Григорий Нисский, святитель. Творения. М., 1861. Т. I. С. 85.
[2] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. СПб., 1895. Т. I. С. 169.
[3] Иоанн Дамаскин, преподобный. Точное изложение православной веры. II. 29.
[4] Григорий Богослов, святитель. Творения. М., 1844. Ч. II. С. 8.
[5] Василий Великий, святитель. Творения. Сергиев Посад, 1901. Ч. IV. С. 310.
[6] Симеон Новый Богослов, преподобный. Слова. М., 1892. С. 138.
[7] Феофан Затворник, святитель. Мысли на каждый день года по церковным чтениям из слова Божия. М., 1890. С. 369.
[8] Иоанн (Маслов), архимандрит. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. Загорск, 1981. С. 1682.
[9] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. Т. 1. Аскетические опыты. СПб., 1905. С. 266.
[10] Феофан Затворник, святитель. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. 9.
[11] Иоанн Кассиан Римлянин, преподобный. Писания. М., 1892. С. 319.
[12] Иоанн Синайский, преподобный. Лествица. Сергиев Посад, 1908. С. 29.
[13] Феофан Затворник, святитель. Мысли на каждый день года. С. 65.
[14] Ефрем Сирин, преподобный. Творения. М., 1881. Т. I. С. 496.
[15] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Отечник. СПб., 1903. С. 185.
[16] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. Т. 5. Приношение современному монашеству. СПб., 1905. С. 271.
[17] Иоанн (Маслов), архимандрит. Симфония С. 1686.
[18] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. Т. 2. СПб., 1905. С. 163.
[19] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. Т. 5. С. 364.
[20] Григорий Нисский, святитель. Об устроении человека. 17.
[21] Шмалий Владимир, священник. Проблематика пола в свете христианской антропологии // Антропологическое учение Церкви. (Материалы конференции.) М., 2004. С. 301.
[22] Иоанн Златоуст, святитель. Похвала святому Игнатию Богоносцу. 1.
[23] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. СПб., 1905. Т. XI. С. 167.
[24] Феодорит Киррский, блаженный. Сокращенное изложение Божественных догматов. 9.
[25] Иоанн Дамаскин, преподобный. Точное изложение православной веры. II.12.
[26] Григорий Нисский, святитель. Об устроении человека. 30.
[27] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. СПб., 1903. T. IX. С. 624.
[28] Василий Великий, святитель. Творения. Сергиев Посад, 1901. Т. V. С. 330.
[29] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. T. IX. С. 638, 656, 646.
[30] Ефрем Сирин, преподобный. Творения. Т. I. С. 591.
[31] Исаия, преподобный, отшельник египетский. Духовно-нравственные слова. Сергиев Посад. 1911. С. 205.
[32] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. Т. ХI. С. 712.
[33] Ефрем Сирин, преподобный. Творения. М., 1881. Т. II. С. 159.
[34] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. Т. 2. С. 350.
[35] Иоанн (Маслов), архимандрит. Симфония С. 1370.
[36] Цит. по: Дьяченко Григорий, священник. Уроки и примеры христианской веры. СПб., 1900. С. 338.
[37] Ириней Лионский, святитель. Против ересей. V. 1. 2.
[38] Афанасий Великий, святитель. Творения. Троице-Сергиева лавра, 1903. Т. III. С. 322.
[39] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. T. IX. С. 624.
[40] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. Т. 3. С. 910.

Источник: Православие.Ru

Предание и Церковь

И не отыми от уст моих словесе истинна до зела.
(Пс. 118: 43)

Для каждого члена Церкви Божией вопрос Предания является вопросом жизни и смерти, вечной жизни или вечной смерти. Вопрос о Предании испокон веков имел огромное значение для Церкви потому, что и ее апостольство в мире, и само существование ее непосредственно связаны с ее отношением к Преданию. Он и сегодня, может быть, важнее всякого другого вопроса, сегодня, когда мы вольно или невольно оказались в тупиках различных современных движений, как-то: экуменизма, гуманизма, бесплодных диалогов и других общественных недугов нашего времени, к которому по праву могут быть отнесены слова святителя Василия Великого, что в нем «сдвинуты с места все пределы отцов, приведены в колебание все основания и все твердыни догматов»[1].

Значимость Предания проистекает из самой сути его, ибо Предание является наидрагоценнейшим даром неба земле – даром, превращающим и землю в небеса.

Тайна Предания столь же объемна, сколь и тайна богочеловеческого организма Церкви, объемлет собою все, что есть в Церкви, и остается неисследима, подобно самой Церкви. Предание есть апостольское наследие Церкви, воспринятое ею от преемников святых апостолов. Рассматриваемое под этим углом зрения, Предание неотделимо от Священного Писания, так как они составляют одну нераздельную двуединую целостность в рассуждении как происхождения и содержания, так и значения обоих. Можно было бы сказать, что и Священное Писание принадлежит Преданию как его записанная часть (а оно и есть предание, так как передано Церкви), и наоборот, Предание – это не записанное апостолами Священное Писание. Таковые их взаимоотношения были известны и святым апостолам, о чем свидетельствует сам апостол Павел: «Темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим» (2 Фес. 2: 15). Этими словами святой апостол указывает, с одной стороны, на то, что Предание, или предания, содержат в себе все письменное и устное учение апостолов, а с другой стороны, на равную важность обоих видов передачи учения. Так понимают взаимоотношения Священного Писания и Священного Предания и все отцы Церкви, поскольку, говоря о предметах веры, всегда одновременно упоминают и Священное Писание, и Священное Предание.

Так, Ориген, толкуя слова премудрого Соломона: «Слыши, сыне, наказание отца твоего, и не отрини заветов матере твоея» (Притч. 1: 8), пишет: «Отца – слушаем слово Писания, а матери – неписаные предания Церкви»[2], и, продолжая, наставляет: «Не рассчитывай узнать все только из писаний»[3]. Подобно и святитель Епифаний Кипрский учит: «Необходимо и Предание использовать, поскольку невозможно узнать все из Божественного Писания. Ибо святые апостолы что-то передали в писаниях, а что-то в преданиях»[4]. Потому и греческий богослов Мацукас утверждает: «Священное Писание и Предание православные рассматривают как живую плоть церковной жизни… Вот почему главным критерием истины Откровения надо считать жизнь Церкви»[5].

Отсюда связь Предания с верой, с догматами, с жизнью и со всеми таинствами Церкви. Так, например, святой Ириней учит нас, что Предание тождественно вере, говоря: «Итак, веруем, блаженные братия, по Преданию апостолов, что Бог Слово сошел с небес в Пресвятую Деву Марию, дабы, воплотившись от Нея… спасти падшего [человека]»[6]. Следовательно, и сама вера в воплощение Бога Слова является верой по Преданию, есть сие самое Предание. Согласно святителю Григорию Нисскому, то же самое относится и к святым таинствам Церкви, а именно к таинству крещения как закону Господню, переданному ученикам, «ибо закон есть Предание божественной мистагогии»[7]. Брат же его, святитель Василий Великий, в 27-й главе своего знаменитого сочинения «О Духе Святом» приводит многочисленные примеры неписаного Предания, составляющие, по его толкованию, неотделимую часть самой записанной полноты апостольского Предания (то есть Священного Писания). Так, в упомянутом труде святой отец приводит следующие примеры того, что воспринято из Предания: знаменование крестным знамением, обращение на восток во время молитвы, слова эпиклезы (в Божественной литургии), благословение воды крещения и елея помазания, троекратное погружение, отречение от сатаны и ангелов его при крещении и т.д. и т.п.[8] Также и по священномученику Иринею (как и вообще согласно всем святым отцам Церкви), «апостольское предание обымает целокупную Церковь и все, что в Церкви: пресвитеров или епископов, истинную веру (Православие), дары Святого Духа, церковный порядок и устройство, истинные церковные таинства, то есть евхаристию, крещение, правую церковную жизнь и все другие составляющие, имеющиеся повсюду в Поместных Апостольских Церквах и представляющие ипостась (сущность) Церкви Божией в мире»[9]. Подобным же образом богословствует о Священном Предании и отец Иустин (Попович), толкуя известное место из апостола Павла: «Темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим» (2 Фес. 2: 15). На вопрос «Что представляют собой предания наши?» он отвечает: «Все, чего Господь Иисус Христос Сам и через Духа Своего Святого заповедал нам держаться и в согласии с чем жить; все, что передал Церкви Своей, в коей пребывает Он присно с Духом Своим Святым (ср.: Мф. 28: 19–20). Предания наши – это вся благодатная жизнь наша во Христе Боге Духом Святым; христианская жизнь наша, начавшаяся в Церкви Христовой сошествием Святого Духа на апостолов. Вся эта жизнь наша не от нас, но от Господа Иисуса благодатью Святого Духа. Или точнее: вся эта жизнь наша от Отца чрез Сына в Духе Святом… Человек тут ничего не создает и не может создать, но все то может усвоить, принять, в свое претворить; все ему в Господе Иисусе Христе и в Церкви Его дается благодатью Духа Святого, преподается и передается. Тут от человека одно только требуется – Предания эти принять и по ним жить. Все, что апостолам передано Господом Иисусом и Духом Святым, и есть Предание, священное Предание… Все сие они нам передали “или словом, или посланием”. Так и святой Златоуст говорит: “Коль скоро существует Предание [Церкви], ничего более не ищи”, ибо в нем все, что необходимо для спасения человека и для его жизни на этом и на том свете… Одним словом, божественное, богочеловеческое Предание есть преподание сквозь века и поколения самого Господа Иисуса Христа вкупе со всеми божественными истинами и заповедями, всеми добродетелями и благодатью (таинствами) Его как живого Бога и Спасителя – в Церкви и как Церкви. Поистине и есть Церковь Христова как богочеловеческое тело Его не что иное, как живое и длящееся во веки веков Священное Предание, вечно живущий Богочеловек Христос и все, что Он имеет в Себе и несет с Собою»[10].

Со всем тем трудно, лучше сказать – невозможно обозначить границу Преданию, то есть соответствующим образом определить Предание, поскольку Предание не просто некая теория или собрание логических заключений, но жизнь, притом жизнь богочеловеческого тела Церкви. И все же нам представляется, что определение преподобного Викентия Леринского «quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est» («во что верили повсюду, во что верили всегда, во что верили все») было и остается наиболее удачным. Толкуя эту свою позицию, сам святой отец продолжает: «Следовать всеобщности значит признавать истинною ту только веру, которую исповедует вся Церковь по всей земле; следовать древности значит ни в каком случае не отступать от того учения, которого неизменно держались наши святые отцы и предки; следовать, наконец, согласию значит в самой древности принимать те только вероопределения и изъяснения, которых держались все или по крайней мере почти все пастыри и учителя»[11].

О том, что этому принципу следовали все святые отцы, свидетельствуют они сами в своих сочинениях, где часто ссылаются на Предание апостолов, на Предание Церкви, на согласность с более ранними отцами, подчеркивая всегда и везде единство Предания и единство веры, а через это – единство Церкви в качестве носителя и хранителя и правой веры (Православия) и истинного Предания. Так, уже священномученик Климент Римский писал в своем послании коринфянам: «Не оставляй “заповеди Господа Бога нашего” (Втор. 4: 2), но сохрани то, что принял от Него, “да не приложиши к сему, ни отъимеши от него” (Втор. 12: 32); “не приложи ко словесeм eго, да не обличит тя, и ложь будеши” (Притч. 30: 6)»[12]. Подобно учит и святитель Кирилл Иерусалимский, говоря: «Держите сии предания без отступлений, и тем избавите себя от преткновений»[13]. Вообще говоря, слова святителя Василия Великого: «Посему, что говорили отцы наши, то говорим и мы»[14], – могут быть усвоены любому святому отцу.

Таковое следование отцов отцам нагляднее всего проявилось на Вселенских Соборах, почти все догматические решения которых начинаются словами: «Следуя святым отцам…». Говоря об этом, протоиерей Георгий Флоровский подчеркивает, что «Церковь действительно провозглашает с самого начала тождественность веры своей на протяжении веков. Эта тождественность и непрерывность со времен апостольских является наияснейшим знаком и свидетельством правой веры»[15].

Сие единство в вере, осуществленное в единстве Предания, является основой единства Церкви. Это единство есть первичный факт, некая изначально заданная действительность: «Eдин Господь, eдина вера, eдино крещение, eдин Бог и Отец всех» (Еф. 4: 5–6). Одновременно оно есть и цель всех христиан, «дондеже достигнем вси во единение веры и познания Сына Божия» (Еф. 4: 13). Такое устремление к основополагающему единству в вере осуществимо, между тем, лишь через Предание. Отец Иустин (Попович), толкуя приведенный отрывок из апостола Павла, говорит: «К единству веры и познанию Христа можно прийти только в согласии “со всеми святыми”, только через соборную (τάς καθοληκάς) жизнь “со всеми святыми”, под верховным руководством всех апостолов, пророков, евангелистов, пастырей и учителей. А их ведет и с высоты святости руководит ими Дух Святой от Пятидесятницы до скончания века и Страшного суда. В Нем и от Него и “единение веры и познания Сына Божия”, Господа нашего Иисуса Христа»[16]. Подлинное единство веры и познание Сына Божия может существовать только когда «православствуем в догматах и живем в любви»[17].

Речь здесь идет, разумеется, о правой, истинной вере в Господа Иисуса Христа как основе единства Церкви. Для самих святых апостолов, равно и для всех святых отцов, «Церковь Христова основана на правой спасительной вере Истины. Соответственно такому апостольско-отеческому пониманию, правая вера отождествляется с истиной, а истина с Христом. Предание в этом случае есть не что иное, как именно преподание сей вечной тайны истины в Церкви и о Церкви»[18]. Потому и Церковь есть по преимуществу христологическая действительность, христологическая тайна, одновременно носящая и неизгладимую апостольско-отеческую печать, будучи, по словам отца Георгия Флоровского, «исполнена апостольской проповедью и догматами отцов»[19]. Об этом свидетельствует и церковный песнословец: «Апостол проповедание и отец догматы Церкве eдину веру запечатлеша: яже и ризу носящи истины, истканну от eже свыше богословия, исправляет и славит благочестия великое таинство» (Кондак 7-й недели по Пасхе).

Единственно сия и таковая Церковь Христова, Церковь живота была, есть и будет во веки веков «столп и утверждение истины» (1 Тим. 3: 15), согласно божественным словам божественного апостола. Ей предана от Господа чрез апостолов и их преемников вся благодатная сокровищница веры и жизни. Чтобы сохранить доверенное ей благо, Церковь на протяжении всей истории своей проливала кровь своих святых мучеников и исповедников и собирала пот и слезы своих святых подвижников, потому, по словам одного песнописца-богослова, «вся кровию омыта, и вся славою увита»[20]. Предание, будучи апостольским, отеческим и церковным, живет в таковой Церкви и сохраняется в ней.

То, что Церковь воистину является хранительницей Священного Предания, вновь свидетельствует преподобный Викентий Леринский, толкуя слова апостола: «O Тимофее, предание сохрани» (1 Тим. 6: 20). Кто есть сегодня Тимофей, вопрошает святой отец, если вообще не целокупная Церковь или в особенности не собор предстоятелей? «Предание, говорит, сохрани. Что такое Предание? То, что тебе вверено, а не то, что тобою изобретено; то, что ты принял, а не то, что ты выдумал; дело не ума, но учения, не частного обладания, но всенародной передачи; дело, до тебя дошедшее, а не тобою открытое, в отношении к которому ты должен быть не изобретателем, но стражем, не учредителем, но последователем, не вождем, но ведомым. Предание сохрани. Залог (то есть Предание) вселенской веры сбереги без порчи и ущерба; что тебе вверено, да останется у тебя, ибо о том с тебя спрошено будет. Злато ты принял, злато и возвратишь; не желаю, чтобы ты предлагал мне одно вместо другого… мне потребен не вид золота, но его естество»[21]. Держась этого принципа, Церковь смогла сохранить свое Предание неповрежденным сквозь века.

Такое стояние Церкви в Предании представляет собой основной признак всей ее истории. Вот несколько примеров для доказательства сего. Святитель Савва, первый архиепископ Церкви в Сербии, наставляя своих преемников-епископов в православной вере, среди прочего говорил: «Приемлем все святые Соборы по Божией благодати в различные времена и в разных местах сошедшихся святых отцов ради утверждения благочестия и евангельского живота, кои приемлет вселенская [то есть Православная] Церковь. Кого они отрекались, отрекаемся и мы, и кого они прокляли, и мы анафематствуем». «Сие духовное учение, то есть вера православная, – продолжает святитель Савва, – не игра и не безумие мыслей человеческих, но святая проповедническая вера, на коей были основаны все святые истины об Иисусе Христе Господе нашем, что пророки Святым Духом Божиим прорекли, апостолы научили, мученики исповедали, и все святые сберегли, и преподобные отцы безупречно сохранили»[22]. В исповедании веры Собора в Царьграде 1727 года находим такое же свидетельство: «Долг всякого благочестивого христианина… ценить и принимать все церковное Предание, записанное и незаписанное, так же как и сама Восточная Церковь Христова с начала от самих апостолов восприняла и наследовала и хранит неизменно по сей день»[23].

Не значит ли это тогда, что Предание являет собой ревниво охраняемое Церковью окаменелое ископаемое, безжизненное и неподвижное? А Церковь, таким образом, – некий археологический музей? Ни в коем случае. Утверждать нечто подобное было бы крайне неразумно, ведь это противоречило бы всей реальности и жизни Церкви. Предание, как видно из вышеизложенного, есть сама Церковь, а Церковь – живой богочеловеческий организм, непрерывно живущий и развивающийся, не меняя ни в чем своей сущности и своего содержания. Сам преподобный Викентий, который, как мы видели, всемерно укрепляет Предание, одновременно подчеркивает идею жизненного совершенствования и развития Церкви. Прогресс, согласно его воззрениям, позволителен даже и весьма великий, однако с тем, что «это должно быть действительно преспеянием, а не переменою веры. Преспеяние состоит в том, когда тот или другой предмет усовершается сам по себе; а перемена в том, когда что-нибудь перестает быть тем, что оно есть, и превращается в другое»[24]. Необходимо с течением времени развиваться и возрастать в зрелости, в познании и мудрости как обществу, так и индивидам, при этом, однако, всегда укорененным в той же мысли, в той же вере, в том же Предании Церкви.

Естественно, сочетание двух этих составляющих в жизни Церкви – сохранения в точности Предания, с одной стороны, и всемерное развитие в понимании его – с другой, – представляет немалую трудность, в особенности для того, кто покушается сию воображаемую антиномию разрешить свои умом. Для такового всегда существует двоякая опасность, опасность Сциллы и Харибды: или желание искусственно прервать и остановить жизненный процесс и развитие в Церкви, или соскальзывание в бездну еретического уродования Предания и апостольско-отеческой веры Церкви. Для христианина, а следовательно, и для богослова, свой ум смиренно подчиняющего уму Церкви, совести Церкви, этой опасности нет, как и для Церкви не существует упомянутой антиномии, поскольку и то и другое (то есть и сохранение Предания, и его развитие) суть естественное выражение ее собственной жизни как богочеловеческого организма. «Никто не может и никому не позволено разделять эти две составляющие; лишь сама жизнь церковного организма в новых обстоятельствах излагает то же самое содержание веры языком данного времени. Любой живой организм так развивается и приспосабливается; единственно мертвый организм не способен к приспособлению. В данном случае изменяется не морфология (внешние формы жизни) как нечто чуждое или то, что может быть отделено от содержания веры, но сам живой организм проявляет в каждой фазе своей жизни собственную сущность»[25].

Так Церковь Божия, водимая Духом Святым, Которого святитель Кирилл Иерусалимский называет Великим Учителем Церкви[26], застрахована от заблуждений, но только как целостность, а не какой бы то ни было ее член, или собрание, или часть. Отсюда вопрос внешнего критерия для Предания в Церкви не ставится вообще. Мерилом является сама Церковь как целостный организм, со своим Богочеловеческим Главой – Господом Иисусом Христом, и Духом Святым, обитающим в ней и питающим ее всеми благодатными дарами Своими. Ибо, как говорит священномученик Ириней, «ubi ecclesia, ibi et Spiritus Dei; et ubi Spiritus Dei illic ecclesia et omnis gratia» («Где Церковь, там Дух Божий, а где Дух Божий, там Церковь и вся благодать»)[27]. В каждом отдельном случае, когда появляется требующий разрешения вопрос, возвышается глас и суд Церкви и указывает решение в соответствии с ее духом. Виды проявления ее голоса разнообразны и всегда зависят от данного исторического случая. В одних случаях сей глас Церкви выражается решениями Соборов, в то время как в других – через творения святых отцов и учителей, иерархов и подвижников, по мнению Церкви право изложивших ее веру. Порой – в культе и литургических формах; иногда же – в молчаливом и пассивном противлении верующего народа чему бы то ни было отличному от его согласной Преданию вере. Приятие или неприятие со стороны соборной совести полноты церковной играет решающую роль в ее жизни и сохранении истинного Предания[28].

Эту свою истину, что лишь само тело Церкви является критерием, носителем и хранителем Предания, Церковь выразила в ответе папе Пию IX православных восточных патриархов с Собора, состоявшегося в Царьграде в 1848 году: «У нас ни патриархи, ни Соборы никогда не могли ввести нечто новое, ибо защитником веры является тело Церкви, то есть сам народ, держащий свою веру вечно неизменной»[29]. А примером того, какой ценой сей простой народ может оплатить защиту своей веры, пусть нам послужит один единственный среди многих прочих случай из истории православного села Грбаль недалеко от Котора: «За время неурожайных лет под тяжким гнетом венецианцев четыре чужеземных [папистских] церкви в Которе были наполнены хлебом. И грбляне умирали [с голоду], но в храмы ни ногой, а тем более за пищей»[30].

Как же примирить таковое стояние в Предании с обновлением Церкви и с развитием Предания, о чем, как мы видели, говорит преподобный Викентий Леринский? Постановкой этого вопроса мы затрагиваем одну из важнейших проблем жизни Церкви. Развитие Предания происходит самопроизвольно в истории Церкви. Жизнь Церкви подобна тому евангельскому семени, что «человек вметает в землю… и семя прозябает и растет, якоже не весть он» (Мк. 4: 26–27). Ее исторические формы, в отличие от ее догматического учения, в большой мере обусловлены общими условиями исторического существования. Догматическое учение ни в коем случае не зависит от исторического процесса, но само воплощение сего учения в историческую ткань подлежит известным изменениям. Церковь изменяет формы своей исторической жизни не случайно и не произвольно, не потому, что приспосабливается к современным условиям и пассивно следует за каждой эпохой. Перемена совершается в качестве ответа Церкви на вызов любой эпохи, и этот ответ проистекает изнутри, согласно с вечной сущностью ее. Эти изменения облика жизни Церкви на протяжении ее истории яснее всего заметны на внешнем порядке ее и на развитии форм обрядов. Появление, например, митрополичьего, а позднее патриаршеского устроения в Церкви явилось некоей новой формой по отношению к прежнему церковному устройству. Вместе с тем, догматическое строение трехступенчатой иерархии осталось неизменным во всех возможных исторических формах, пройденных Церковью в ее истории. Подобные перемены еще очевиднее на примерах развития внешних форм (ибо сущность всегда остается той же) церковных обрядов. Обряд есть «свободная поэзия символов и слов, которые использует Церковь (не индивид) для выражения своего познания о Божественных истинах, своей безграничной любви к своему Создателю и Спасителю и, наконец, любви, взаимно соединяющей членов Церкви (то есть христиан) между собой на небе и на земле. Обряд может меняться (по форме выражения), ибо является неким прозрачным покрывалом неизменного по сути догмата. Иначе говоря, может, не существует (по праву утверждает Хомяков) во всей Церкви ни одного обряда, чья современная форма возникла бы во времена апостольские; но нет ни одного догмата, который бы не происходил из тех времен»[31]. Однако церковная жизнь и обряды не могут принимать какие угодно формы, но единственно лишь те, что отвечают сущности Церкви и ее Преданию и способны выразить ее догматическую суть и Предание в данных исторических условиях. Несомненно, все эти и подобные изменения в Церкви естественным образом проистекают из церковной жизни, но никогда и ни в коем случае из канцелярского богословия или некоего пристрастия к «новому», «современному», из угождения страстям и слабостям человеческим. Любая попытка такой принудительной, искусственной, извне навязанной перемены в Церкви неминуемо ведет к заблуждениям, к ереси, к расколу. Святые же отцы, строго осуждавшие легкомысленные перемены и твердо державшиеся Предания, все-таки и сами не могли избежать введения чего-то «нового», если оно отражало сущность церковной жизни.

Вопрос отношения между вечным в Предании и изменяемым в формах церковной жизни чрезвычайно остро стоит в наши дни. Многие утверждают, что проблемы нашего времени столь разнообразны и столь «новы», что требуют коренных перемен в Предании Церкви для своего решения. Потому вопрошают: что делать? как Церкви разрешить эти вопросы и помочь современному человеку? Мы отвечаем вопросом: что это за «новые» вызовы, не существовавшие для Церкви вплоть до настоящего времени? Не подвержен ли и сегодня человек тем же плотским и духовным слабостям, тем же страстям и грехам, которым рабствовал и современник апостолов, современник Вселенских Соборов, преподобного Симеона Нового Богослова, святителя Григория Паламы? Душа и теперь не дороже ли всей вселенной для человека? Христос и сейчас не единственное ли Спасение всякой плоти? Не действительно ли и сегодня для апостольства Церкви то, что было сказано апостолам после Вознесения Господня: «шедше научите вся языки, креcтяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся, eлика заповедах вам» (Мф. 28: 19–20)? Сие «блюсти вся» относится ли ко всем, как и к апостолам? А когда все так, тогда что это за «новые» требующие от Церкви решения проблемы современного человека, с которыми в прошлом она не встречалась и которые не смогла решить? Да не обманываемся! Наше время, в сущности, не труднее и не «новее» какой угодно предшествующей эпохи. Каждый период в истории Церкви был сам по себе «новым» и сталкивался со своими вызовами.

IV век, к примеру, считается самой блистательной эпохой Церкви. Святитель Василий, однако, описывает его весьма мрачными красками, говоря о трагическом «обуревании Церквей», когда «зыблется и потрясается все поставленное на гнилой опоре». Извращается «правый догмат благочестия» и апостольское Предание вообще[32]. Ощущая, таким образом, столь живо современные проблемы любой эпохи, Церковь постоянно их решала и разрешала, несмотря на обилие и серьезность их, всечасно руководствуясь одним методом и принципом: держась Предания и живя по нему, являясь одновременно и спасеньем, и судом для каждого времени. Примером тому служат все святые отцы, всегда глубочайшим образом укорененные в Предании, с одной стороны, и потому лучшие толкователи Предания, с другой стороны, и тем самым и через то дававшие наилучшие решения вопросов современной им эпохи. И сегодня единственно таким образом, стоя твердо укорененной в Предании, Церковь сможет – не говорим, решить все современные проблемы (многие из них и не в ее ведении), но – исполнить свое апостольское предназначение в мире.

Так, ни святитель Василий и никто другой из отцов, замечая, без сомнения, вызовы времени более всех других своих современников, никогда не ставили вопрос подобным образом: сегодняшний человек не желает того или иного (возьмем, скажем, догматы и жизнь по ним), но ищет чего-то «нового»; не должна ли в таком случае Церковь удовлетворить его «современные» требования? Представьте, например, апостола Павла, проповедующего всем одного и того же «Иисуса Христа, и Сего распята» (1 Кор. 2: 2), хотя Он «иудеeм убо соблазн, eллином же безумие» (1 Кор. 1: 23), представьте его вопрошающим своих слушателей, чего бы они «хотели» и «желали» услышать, и именно то им и проповедующего! Или лучше возьмем пример Иисуса Христа. Когда Он говорил «жестоко слово» (Ин. 6: 60) о преподании Своей плоти в пищу и крови в питие людям и «от сего мнози от ученик Eго идоша вспять и ктому не хождаху с Ним» (Ин. 6: 66), Он вследствие этого не только не сменил тему, но также не изменил и образа возвещения истины, – мол, вот, люди слышать не хотят, – но, напротив, «рече же Иисус обеманадесяте: eда и вы хощете ити» (Ин. 6: 67). А коль скоро «Иисус Христос вчера и днесь, Тойже и во веки» (Евр. 13: 8) и истина Его неизменна, как и Он Сам («Аз eсмь Истина» – Ин. 14: 6), то и для нас сегодня нет необходимости объективировать проблему, что и как проповедовать миру. Христос преподал, а апостолы и Церковь Его приняли и далее передают не только истину, но и образ проповедования истины. А сей есть: «Изволися бо Святому Духу и нам» (Деян. 15: 28). Сначала Дух Святой, а после и мы (не я), то есть Церковь как богочеловеческое тело Христово, как соборное Предание, – вот мерило всего и основание истинного образа действия ее в мире. Сие мерило и сей способ приняли и применили все святые мученики, святые отцы и Вселенские Соборы. Отступив от него, отступаешь от святых апостолов и мучеников, от отцов и Вселенских Соборов; отступаешь от единства, святости, соборности и апостольства богочеловеческой веры Христовой; одним словом, отступаешь от Церкви, то есть от самого Христа Господа. Православная Церковь eдиная святая, соборная и апостольская именно потому, что не отступает от этого критерия и этого метода. Таким образом, Церковь преображает эпохи и времена, а никак не приспосабливается к ним, оставаясь верной заповеди апостольской: «не сообразуйтеся веку сему, но преобразуйтеся обновлением ума вашего» (Рим. 12: 2). Вот единственное спасительное, необходимое и подлинное обновление – обновление не Церкви, ибо она остается вечно новой и юной Невестой Христовой, но обновление мира и составляющих Церковь людей. Христос есть мера всех вещей и всех ценностей, и поэтому все по Нему обновляется и равняется. Потому и наказ апостола Павла: «Якоже убо приясте Христа Иисуса Господа, такоже в Нем ходите, укоренени, и наздани в Нем, извествовани верою, якоже научистеся» (Кол. 2: 6–7), – действителен для всех учеников Христовых на все времена. Это, согласно толкованию отца Иустина, есть заповедь над заповедями. «“В Нем ходите”, не Его приспосабливая к себе, а себя к Нему; не переиначивая Его на свой манер, но себя на Его лад; не меняя Его по-своему, но себя по Его образу; не Его пересоздавая по своему облику, но себя по Его… А совершенный Господь Иисус Христос во всей полноте евангельской богочеловеческой действительности весь во Своем богочеловеческом теле – в Церкви Своей, как во времена святых апостолов, так и теперь, так и до века… Живя в Церкви, мы в Нем живем»[33].

Так определяется и упорядочивается мнение Церкви по животрепещущим вопросам каждого времени касательно ее миссионерского служения, отношения к заблудшим еретикам и ко всем находящимся вне ее ограды. Если Церковь отбросит этот принцип и эту позицию ради угождения миру, если согласится быть ведомой, а не ведущей, если станет заниматься навязанными моментом вопросами, как-то: социальными, национальными, военными и т.д. – за счет спасительной проповеди и научения истине и воцерковлению, веруя, что тем свидетельствует присутствие в себе Духа Святого, тогда она теряет (как очень удачно говорит Хомяков) всякое право на доверие людей[34]. Отсюда и единственно правильное и евангельское отношение Церкви как к еретикам, так и к неверующим: стараться просветить их светом истинного богопознания путем апостольско-отеческого образа наставления в истине и так сотворить их своими чадами.

Потому, прежде всего, приношение от нас, православных, как настоящих носителей величия Церкви и ее истинного Предания этому заблудшему миру, наш вклад в решение многих современных проблем, в том числе и «обновления» Церкви, состоит в труде собственного воцерковления, да живем во Христе Боге, «укоренени, и наздани в Нем, извествовани верою, якоже научистеся» (Кол. 2: 7). И для нас имеют великое значение слова святителя Василия: «Мы должны быть крещаемы, как нам преподано, веровать, как мы крещены, славить Бога, как мы поверовали»[35]. И со своей стороны прибавим: учить других, как сами научены. Ибо замалчивание истины под отговорками сентиментальных фраз о «духе времени» или о «духе экуменизма», господствующем в мире, или о «диалоге любви», якобы воспламеняющем сердца наших современников наперекор бывшим до сих пор «векам ненависти», есть, мягко говоря, предательство истины, измена Преданию Церкви, есть, таким образом, измена самому Христу. К Преданию относится, если хотите, и «жестокосердие» и «ненависть» к ересям и безверию, если кто-то посмеет назвать так ревнование отцов за истину и чистоту Предания или помыслит о себе, что имеет больше любви, чем святые Божии. «Ибо я не называю любовью, но человеконенавистничеством, – говорит преподобный Максим Исповедник, – и отпадением от Божественной любви то, когда кто-либо утверждает еретиков в их заблуждении на неминуемую погибель этих людей»[36]. А ведь именно то, что святой называет человеконенавистничеством, творят сегодня, даже и во имя любви, многие чада Церкви, вплоть до высших сановников, соблазненные неправославным экуменизмом. Их бы следовало вопросить словами Хомякова: «Прилично ли нам, сыновьям Церкви, говоря от ее имени, не говорить ее языком? Можем ли мы принуждать Церковь изъясняться тонким, каким-то слащавым голоском?.. Для разговора с людьми, для их наставления и исправления нет надобности истине смиренно молить заблуждение о сотрудничестве»[37].

В самом деле, сейчас в мире наблюдается кризис во многих областях жизни, в том числе и у нас, православных. Этот кризис, однако, не решается изменением нескольких форм, фраз и выражений или даже установлений в Церкви и заменой их на другие, «более понятные для современного человека». Корни этого кризиса намного глубже и кроются во всеохватном жизненном отношении нас, членов Церкви, к Преданию, к истине, к Церкви и, в конце концов, к спасению нашему и ближних. Сегодня одно необходимо и спасительно – искренно исповедать устами преподобного Максима Исповедника: «Увы нам, несчастным, ибо оставили мы путь святых отцов, и оттого бесполезны мы для всякого дела духовного»[38]. А потому да исправимся и возвратимся на православный путь святых отцов во всех отношениях и на всяком поприще церковной жизни и деятельности. Это будет лучшее приношение от нас, православных, сегодняшнему миру, благодаря чему разрешатся и многие современные вопросы, ибо то будет правое свидетельство и преподание истины, которая необходима человеку сегодня, как и всегда.

Если же кого-то и далее обуревает дух обновления и перемен в Церкви, пусть пробует, пусть делает, что ему совесть велит, не забывая лишь, что коль скоро не исповедует веру по Преданию Церкви, подпадет под страшное прещение апостола, из коего апостол не изымает ни себя, ни ангела с неба: «Но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, eже благовестихом вам, анафема да будет» (Гал. 1: 8).

Посему Церковь живет своей жизнью по Преданию, и если явится необходимость, она может, водима Духом Святым, выразить эту свою жизнь – как поступала и ранее – и в некой другой форме, всегда меж тем органически связанной со своим извечным Преданием. Об этом свидетельствует вся ее история. Ибо ни одно изменение, которое Церковь усвоила себе, не произошло просто из желания перемен, но, напротив, Церковь искони самой борьбою за сохранение Предания открывала новые способы для его выражения и сбережения. Все изменения в выражении церковной жизни всегда имели исключительно и единственно сотериологическое значение. Начатые и производимые с любой другой целью перемены Церковью никогда не были приняты. Церковь ничего не меняет без великой нужды; однако, когда потребуется, она изрекает слово, остающееся в наследие для будущих веков и поколений.

Зададимся вопросом: чего хотят достигнуть ныне искусственным изменением чего бы то ни было (выражения, формы и т.д.) в Предании? Станет ли этот безбожный мир религиозным и обратится к Церкви всего лишь из-за нескольких выражений, которые хочет слышать в Церкви по-иному? Я лично весьма сомневаюсь. Вот и перемены такого рода суть не что иное, как уродование Предания без каких бы то ни было положительных последствий. Приведем недавний пример. Слышал я о проповеди одного «хорошего» афинского проповедника на слова Христовы «покайтеся, приближися бо Царcтво Небеcное» (Мф. 4: 17). Он без конца повторял: ибо приблизилось Царcтво Небеcное, и ни разу не упомянул слово покайтесь, ведь, правда, зачем пугать людей грехом? – того нынешний человек и слышать не желает. Пусть кто угодно величает это обновлением, у меня же нет других слов, как назвать это крайним безумием, поскольку здесь речь идет о сознательном уничтожении Евангелия Богочеловека Христа, Церкви; об отрицании необходимости пришествия Спасителя в мир, Его страдания, Креста, живоносной смерти и Воскресения. Что пользы в такого рода обновлении современному человеку или человеку любой другой эпохи? Что мне с того, что приблизилось Царcтво Небеcное, когда, по слову Христову, без покаяния не могу войти в него? А вот «новые апостолы» выбрасывают это слово из Евангелия и не проповедуют его.

Независимо от всех подобных извращений Предания Православная Церковь остается непоколебима, имея принципом своей деятельности следующие слова преподобного Викентия Леринского: «Eadem tamen quae didicisti doce, ut cum dicas nove, non dicas nova» («Учи тому же, чему сам был научен, дабы говоря по-новому, не говорил нового»)[39] . Ни одному православному богослову не позволено преступить этот принцип, покуда, разумеется, желает оставаться православным. Если и мы, современные христиане, останемся верными сему началу, равно и словам святого Дамаскина: «Да не поколеблем вечных границ, кои поставили отцы наши, но да будем держаться Предания, как мы приняли»[40], тогда по праву, с мирной совестью исповедуем вместе с отцами VII Вселенского Собора: «Как пророки видели, как апостолы научили, как Церковь приняла, как учители преподали догматы, как вселенная согласилась, как благодать заблистала, как истина утвердилась, как ложь прогнана, как Премудрость смело явилась, как Христос подтвердил – так говорим, так проповедуем Христа, истинного Бога нашего»[41]. «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди!» (Последование в неделю Православия).

Перевела с сербского Мария Мелькова

[1] Василий Великий, святитель. О Святом Духе к святителю Амфилохию, епископу Иконийскому // Творения святых отцов. М., 1848. Т. 7. С. 352.
[2] PG. 17. 157А.
[3] Там же.
[4] PG. 41. 1048В.
[5] ΜατσουκασΝ.Α. Γένεσις και ούσία ορθόδοξου δόγματος. Ρΰλξνθκθ, 1969. Ρ. 69–70.
[6] ΒΕΠΕΣ. Т. 6. Ρ. 20.
[7] PG. 45. 181.
[8] Василий Великий, святитель. О Святом Духе к святителю Амфилохию. С. 331–333.
[9] См.: Jевтић Атанасиjе. Црква, Православље и евхаристиjа по светом Иринеjу // Теолошки погледи. 1972. № 1.
[10] Јустин (Поповић). Άνθρωπος και Θεάνθρωπος. ΐτθνϋ, 1969. Ρ. 201–203.
[11] Цит. по: Всеволод (Филипьев), инок. Путь святых отцов. Патрология. Джорданвилль, 2006. С. 226–227.
[12] ΒΕΠΕΣ. Т. 2. Ρ. 122.
[13] ΒΕΠΕΣ. Т. 39. Ρ. 262.
[14] Василий Великий,святитель. О Святом Духе к святителю Амфилохию. С. 254.
[15] Флоровский Г., протоиерей. Γρηγόριος ο Παλαμας και ή Πατερική Παράδοσις, Πανηγηρικος τάμος. Ρΰλξνθκθ, 1960. Ρ. 240.
[16] Јустин (Поповић). Тумачење посланице Ефесцима.Рукопись монастыря Челие. 1955. С.76–77.
[17] PG. 124. 1008А.
[18] Jевтић Атанасиjе. =Ή Έκκλησιολογία του Άποστόλου Παύλου κατα τον Ίερον Χρυσόστομον. ΐτθνϋ, 1967. Ρ. 161.
[19] Флоровский Г., протоиерей. Γρηγόριος ο Παλαμας και ή Πατερική Παράδοσις, Πανηγηρικος τάμος. Ρ. 241.
[20] Николај (Велимировић), Жички и Охридски. Српске духовне песме. Белград, 1961. С. 22.
[21] Викентий Леринский. Commonitorium I, 22 // PL. 50. С. 667.
[22] См.: Доментијан. Живот светог Саве.
[23] Καρμίρη Ι.II, 864.
[24] Цит. по: Всеволод (Филипьев), инок.Путь святых отцов. С. 227.
[25] Ματσουκασ Ν.Α. Γένεσις και ούσία ορθόδοξου δόγματος. Ρ. 34.
[26] ΒΕΠΕΣ. Т. 39. Ρ. 209.
[27] IRAEN. III, 24, 5.
[28] Ср.: Карташев А. Свобода научно-богословских исследований и церковный авторитет // Живое предание. Париж, 1937. С. 34–35.
[29] Καρμίρη Ι. II, 920.
[30] Кошутић Владета. Грбаљ непознат и непризнан // Расковник. Зима 1969-1970. С. 52.
[31] Хомяков А. Собрание сочинений. М., 1900. Т. 2. С. 177.
[32] Василий Великий, святитель. О Святом Духе к святителю Амфилохию. С. 352–353.
[33] Јустин (Поповић). Тумачење посланице Колошанима. Рукопись монастыря Челие. 1957. С. 103–104.
[34] Cр.: Хомяков А. Собрание сочинений. Т. 2. С. 83.
[35] Василий Великий, святитель. Letters. 125. II. Paris, 1961. P. 33.
[36] Цит. по: Иустин Попович. Православная Церковь и экуменизм. М., 1997. С. 160.
[37] Хомяков А. Собрание сочинений. C. 251–252.
[38] PG. 90. 932В.
[39] Викентий Леринский. CommonitoriumI, 22 // PL. 50. 667.
[40] PG. 94. 1297В.
[41] Καρμίρη Ι.I, 244.

Епископ Артемий (Радосавлевич)
22 / 12 / 2008

Источник: Православие.Ru

Наклонись

20 ноября 2008 г.

Маленькую копеечку выбросили на дорогу за ненадобностью.
— Дзинь! — упала на дорогу копеечка.
— Дзинь! Дзинь! — ещё раз прозвенела она и покатилась, в презрении брошенная, по тротуару.

Тротуар имел слабый наклон, поэтому копеечка и катилась вниз по нему. Горестно звенела и катилась.
— Дзинь! Дзинь! — катилась и звенела, затихая. Потихоньку звон тот угасал.
А мимо проходили люди. Они не замечали копеечку.
Равнодушно смотрели на копеечку. Просто смотрели и не видели её. Не хотели видеть.
Копеечка была маленькой. Она никого не интересовала и никому не была нужна.
А на ней с обратной стороны был выбит герб города Москвы, святыня Державы Российской — святой лик Георгия Победоносца, её защитника и охранителя…
Никто не видел или старался не замечать святынь отеческих.
Копеечка упала, прикрыв собою святыню, собою закрыла её от поругания.
В 1917-м открыто надругались над Православием. Теперь поругание ушло в тихую область каждодневной жизни нашей. Просто обесценили русскую копеечку, а теперь и отменили. Да ещё со святым образом на ней.

Михаил Николаевич КУСТОВ
Московская область

Христос Воскресе!

27 марта 2010 г.

"Воскрес Иисус от гроба, якоже прорече". Воскрес наш Господь, не удержал Его запечатанный гроб, и не преградили путь Ему воины, поставленные у гроба. То, что Он сказал, исполнилось. Нет такой силы, которая могла бы преодолеть Господа.

Нет такой власти, которая могла бы воспрепятствовать исполнению воли Христовой. Зря радовались враги Христовы вчера, и зря они ликуют сегодня — восстал Господь и сокрушил все их козни.

Тот, Кого считали мёртвым, явился живым. Запечатанный во гробе — Источник жизни. Победитель смерти Христос открывает Своим воскресением путь к общему воскресению. Восстав из мёртвых, Он дарует нам вечную жизнь. В мiре, где охладела любовь, оскудела вера и погибла надежда, мы видим Господа, приходящего к нам. Он даёт нам прощение грехов, освобождает от власти диавола, даёт силу искоренять пороки и слабости нашей жизни. Он просвещает наш ум, очищает наши чувства и укрепляет нашу волю быть свидетелями Божией и нашей победы. Чтобы мiр, который нищ и наг, и слеп, и погибает в отчаянии, обратился к Церкви Христовой, где всегда хранятся сокровища неоскудевающие.

Нет такой силы, которая могла бы отнять у неё эти сокровища. Господь попускает, чтобы в нашей жизни были напасти и скорби, но Церковь не перестаёт сиять благодатным светом. «Я во все дни с вами, — говорит воскресший Христос, — до скончания века». Чем больше скорби, тем сильнее светит этот свет в душах верных. Господь, когда Ему угодно, являет такую силу, перед которой не могут устоять гонители Церкви. Как рассыпались те, кто хотел утвердить иго безбожного коммунизма, так рассыплются и те, кто утверждает сегодня содомское иго, — воскрес Христос, и расточатся врази Его!

Будем эту радость, которую Он нам даёт, передавать другим. Пасха — праздник всего человечества, его освящение и спасение. Как бы ни был поражён злом мiр, как бы ни был он побеждаем унынием, нам снова дано узнать, что в сердце мiра — реальность самая фантастическая, какая только может быть, самая потрясающая — Христос, воскресший из мёртвых. Кто предвкусил вечную радость Царства Христова, тот не страшится временных печалей. Пусть скорби, пусть много скорбей — Церковь обещает нам радость, как Христос обещал: «Блаженны плачущие, блаженны страждущие, блаженны алчущие и жаждущие правды, блаженны гонимые».

Пасха — это радость, по дару Христа, любить, как Бог любит нас, и всё остальное предавать Богу. Бог хочет, чтобы мы отдавали себя целиком истине и правде. Если мы не отдадим всё Богу, Бог отнимет у нас всё. Отнимет, чтобы нас спасти.

Снова открылась нам тайна Бога, снова дана нам радость узнать, что Бог есть. И радость видеть, что Он совершил. Воспоём эту тайну присутствия любви Христовой в сердце нашей жизни, эту надежду, которая проходит через мiр — жестокий, прелюбодейный и грешный. Примем дар мужества быть Церковью, теми, кто знает Христову любовь не только за пасхальным богослужением, но во все дни нашей жизни. Да будет дана нам надежда, которая не ошибается и не постыжает.

Да будет дана нам верность Христу, которая всё побеждает, которая есть сама любовь — та, что от Бога, Бог. Да будет наша Пасха поистине переходом к Богу. Нашим подлинным покаянием — изменением в самых наших сокровенных глубинах, потому что Превечное Слово, Которое было в начале, коснулось нас.

Протоиерей Александр ШАРГУНОВ

Душа правдою живёт

27 марта 2010 г.

Участница Великой Отечественной войны монахиня Лукина (Полищук), передавая в Самарское епархиальное управление семь тетрадок своих воспоминаний, сказала:«Мне скоро 90, время умирать, а я так хочу рассказать людям о великой силе Промысла Божиего в жизни человека...» С согласия матушки Лукины предлагаем вниманию читателей несколько её рассказов

Ты Михаил - и я Михаил

В том, что в годы Великой Отечественной войны Бог по молитвам родных и близких спасал от явной смерти бойцов, верующие не сомневались никогда, публично же об этом стали сообщать совсем недавно. Расскажу об одной такой удивительной истории, о которой до сих пор знают очень немногие.

Весной 1985 года по приглашению областного Совета ветеранов войны в Куйбышев приехал Герой Советского Союза, в прошлом военный лётчик Михаил Петрович Девятаев.

Имя этого человека было легендарным после войны. 13 июля 1944 года самолёт-истребитель Девятаева в воздушном бою под Львовом был сбит. Летчик оказался в немецком плену. В конце 1944 года его вместе с другими военнопленными немцы переправили на остров Узедом, где находился сверхсекретный испытательный центр. 8 февраля 1945 года десять советских военнопленных захватили немецкий бомбардировщик и совершили на нём побег. Пилотировал самолёт Девятаев.

Я хорошо запомнила встречу с ним в феврале 1945 года. В то время шли тяжёлые бои, и 28-летний лётчик ездил по фронтам, выступал перед бойцами. Его рассказ о побеге из плена, по замыслу командования, должен был поднять боевой дух войск. Приехал Михаил Девятаев и в наш полк. Узнав, что до войны он работал помощником капитана баркаса на Волге, я подошла к нему и сказала: «Михаил, так ты же мой брат!». «А ты — моя сестрёнка», — весело ответил он. Так состоялось наше знакомство. После войны Михаил Петрович работал в Казанском речном порту капитаном пассажирских судов. В 1957 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Потом вышла его книга «Побег из ада».

После войны Девятаев много ездил по городам Советского Союза, рассказывал о своём боевом пути, но больше о побеге из немецкого плена. Военные лётчики понимали: то, что совершил он — на грани фантастики, чудо из чудес. Профессионалы не могли взять в толк как советский лётчик-истребитель, впервые оказавшись в кабине новейшего тяжёлого бомбардировщика «Хейнкель-111», сумел за считанные минуты разобраться в системах его управления, запустить двигатели, взлететь и совершить посадку? Он один выполнил работу экипажа пяти человек.

Этот вопрос интересовал и меня, в прошлом старшину, поэтому выступление Михаила Петровича в клубе «Строитель» слушала очень внимательно. Обратила внимание на то, что он как бы вскользь с благодарностью вспоминает какого-то Михаила. Так вышло, что после официальной встречи у нас получился очень откровенный разговор. Я напомнила ему о нашей встрече на фронте. Михаил Петрович, видимо, почувствовал ко мне доверие, а потому решился открыть «тайну, которая не даёт ему покоя». В историю своего побега из плена, о которой знала вся страна, он тут же внёс «существенные коррективы»: с момента приземления на парашюте в немецком тылу рядом с ним был... Ангел. И каждый раз он слышал его слова: «Ты Михаил — и я Михаил».

Ангел был с ним в Кляйнкёнигсбергском концлагере, а затем в концентрационном лагере Заксенхаузен, сопровождал его на пароме, когда Девятаева вместе с пятьюстами заключёнными немцы везли на остров Узедом, в концлагерь Пенемюнде. На этом острове размещалась испытательная станция военно-воздушных сил, аэродром, стартовые площадки ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, катапульта для управляемых ракет, а самое главное — заводские корпуса, в которых изготовлялось новое сверхмощное оружие Германии. Пленные с этого острова не возвращались...

Именно Ангел внушил ему мысль бежать на немецком самолёте из плена. «Ты Михаил — и я Михаил», — решительно произнёс Небожитель. И как только Девятаев сердцем поверил в «возможность невозможного», события начали стремительно развиваться. Несколько раз военнопленных направляли на уборку снега вокруг ангара, в котором находился новейший двухмоторный модернизированный бомбардировщик «Хенкель-111»— самолёт командира авиачасти. Девятаеву удалось даже несколько раз приблизиться к стенду, на котором были отражены тактико-технические параметры бомбардировщика, оборудованного локатором. Многое из увиденного осталось в памяти. На работы их сопровождал вахтман — флегматичный немец, который часто сидя дремал, зажав между колен автомат.

«Если раньше Ангел являлся мне эпизодически, то 8 февраля, в день побега, он был постоянно рядом», — рассказывал Девятаев.

...Когда десять советских военнопленных, пристукнув вахтмана-конвоира, подбежали к бомбардировщику, открыть дверцу кабины пилотов они не смогли, — она была закрыта на ключ. «Всё пропало!», — в отчаянии подумал Девятаев, и тут же отчётливо услышал: «Ты Михаил — и я Михаил!».

«С какого-то момента члены "экипажа" уже работали с молниеносной быстротой, как заправские авиаторы, хотя никто из них до этого и близко не бывал около самолёта», — писал Девятаев в своей книге «Побег из ада». Уже были сняты струбцины с элеронов и рулей, убраны колодки из-под шасси, включены тумблеры, но приборы... молчали. «Нужен вспомогательный аккумулятор для запуска моторов», — подсказывал Ангел Девятаеву. Тут же нашли аккумуляторную тележку, силовой кабель, который кто-то из «экипажа» уверенно подключил к бортовой электросети.

Одна за другой следовали чёткие, понятные советы-команды Ангела. И вот запущен правый двигатель, затем левый. Самолёт вырывается из ангара к взлётно-посадочной полосе, на которую в это время садятся немецкие истребители. Секунда ожидания, а затем бомбардировщик пытается взлететь — первый раз неудачно. Ангел будто успокаивает и снова объясняет, руководит, не допускает панического настроения «экипажа». При этом никто, кроме Девятаева, Ангела не видел.

Вдогонку взлетевшему бомбардировщику устремились истребители, но «Хенкель» успел уйти в облака. Потом самолёт пролетел над конвоем немецких истребителей и через два часа приблизился к линии фронта. Советские зенитные батареи открыли по нему огонь, снаряд пробил крыло, осколками была продырявлена кабина пилотов. Миновав шквал заградительного огня, бомбардировщик приземлился в тылу советских войск. С тех пор Ангел более не являлся Девятаеву.

«Тебе помогал Архангел Михаил, твой Небесный покровитель!» — волнуясь, сказала я ему. «Да, именно он, — утвердительно кивнул головой Михаил Петрович. — Вот и вся моя тайна», — тихо, после некоторой паузы, сказал он.

Возьму на себя смелость утверждать, что Бог послал своего Архистратига — Предводителя сил Небесных Архангела Михаила в помощь лётчику Михаилу по молитвам его отца Петра Тимофеевича и матери Акулины Дмитриевны. Всю войну они молились Господу о спасении тринадцатого в их семье сына.

На льду Ладоги

...После окончания в 1942 году Алма-Атинской школы военных лётчиков меня направили служить в 10-ю общевойсковую армию, в 273-ю авиационную дивизию Волховского фронта. Часто посылали нас, девчонок, и на спецзадания. В составе группы из 25-30 человек выбрасывали в ночном небе на Ладогу — принимать на льду грузы с тяжёлых бомбардировщиков для блокадного Ленинграда.

Такие рейды тщательно готовились, секретность была наивысшей — о содержании боевой задачи мы узнавали непосредственно перед десантированием. Но по экипировке девчонки догадывались, что предстоит выполнить.

Двадцать минут полёта — двадцать минут напряжённой молитвы, и — прыжок в темноту. Приземлялись в заданном квадрате. Там же находили тёплые палатки, быстро устанавливали их. Палатки служили нам для отдыха. А вслед за нами летели бомбардировщики — с них на парашютах сбрасывались грузы. Их необходимо было складировать, загружать на машины, которые уходили в Ленинград.

Но хорошо работала немецкая разведка. Часто бывало так, что ледяной квадрат накануне нашего десантирования авиация гитлеровцев бомбила, и мы приземлялись прямо в ледяную купель. Погибли 12 моих боевых подруг. Уже потом мы научились цепляться за вставшие дыбом льдины, карабкаться по ним...

В ситуациях, когда жизнь висит на волоске, понимаешь всю свою малость, безпомощность. «Господи, не оставь!», «Господи, спаси!». Вся надежда — только на Бога. И те из нас, кто вверял свою жизнь Господу, не только быстро преодолевали страх, но и оставались живы. 12 раз я приземлялась на Ладоге. Считаю, только молитвы, вера в Господа сохранили меня.

В блокадный Ленинград помощь доставлялась разным транспортом. Везли машинами, повозками и даже на саночках. Хорошо помню водителя ЗИСа Ивана Кузьмича Платонова — основательного, уверенного в себе солдата. Он не был старым, но нам, девчонкам, казался дедушкой. Обветренное лицо с усами казалось строгим. При загрузке машины он всегда стоял в кузове и сам бережно укладывал мешки и тюки.

На лобовом стекле его машины с правой стороны и на заднем борту была укреплена эмблема Красного Креста. Когда девчонки спрашивали о значении их, Иван Кузьмич с явным удовольствием читал нам религиозно-философскую лекцию. Содержание её сводилось к тому, что «слова крест и крепость — однокоренные. — А значит, — говорил Иван Кузьмич, — спасение человека в крепости, которая есть Крест Господень. У кого же нет на себе Божиего креста — тот очень рискует». В подтверждение своих слов Иван Кузьмич приводил примеры того, как на «дороге погибели» — так он называл «дорогу жизни» — его берёг Господь.

Девчонок, а также молодых водителей, особенно впечатлял рассказ о том, как его преследовал вынырнувший из ночных облаков фашистский истребитель. Немецкий лётчик несколько раз атаковал беззащитный грузовичок Ивана Кузьмича, но свинец пулемётных очередей какой-то силой каждый раз отбрасывался в сторону: «Спас крест и молитва "Живый в помощи Вышнего!"», — убеждённо говорил Иван Кузьмич. После таких лекций многие водители уверовали в Бога. Но не все. Были и такие, кто смеялся над Иваном Кузьмичем, называя его «попом».

Однажды мы загрузили три машины и они ушли в сторону Ленинграда. На маршруте оказался участок льда, по которому немцы нанесли бомбовый удар. Грузовик Ивана Кузьмича проскочил это гиблое место, а вот две другие машины ушли под воду.

Два семечка

Произошла эта история весной 1943 года. Экипаж самолёта По-2 получил задачу вылететь в заданный квадрат и нанести бомбовый удар по цели. Помню, что одну из двух девчонок-пилотов звали Сашей Акимовой. По-2 — «небесный тихоход», его еще называли «керосинкой», — летал в основном по ночам, поскольку днём он был лёгкой добычей для немецких истребителей.

С наступлением темноты По-2 ушёл в небо. В установленное время он не вернулся на аэродром. Офицеры сняли пилотки в знак траура, а кто-то из девчонок зарыдал о потере боевых подруг. Но Саша Акимова и её подруга вернулись в полк через три дня, живые и невредимые. Они рассказали, что в заданном квадрате их встретил плотный огонь немецких зениток. Они успели сбросить бомбы на цель, но самолёт был подбит. Спланировали на лужайку, приземлились благополучно.

Девушки понимали, что спастись шансов у них нет. Через несколько минут район приземления самолёта будет оцеплен немцами. По их следу пустят овчарку... Оставалось уповать на чудо. Но наши героини были верующими. Они молились перед полётом. Стали просить Господа спасти их и теперь.

Немцы, действительно, быстро нашли подбитый самолёт, не обнаружив экипажа, приступили к блокированию района. Но прежде чем кольцо блокады замкнулось, девушки успели выскользнуть из него. Удивительно было то, что собаки не взяли их след.

Они шли на восток несколько десятков километров. Шли в той одежде, в какой вылетели на задание — в летних комбинезонах, обходили населённые пункты. Чем питались? Саша Акимова сказала, что в кармане комбинезона она обнаружила два семечка подсолнуха. Их поделили и съели с молитвой — и голода не чувствовали.

Но впереди была линия фронта. Кто воевал, знает, что даже опытнейшим войсковым разведчикам редко удавалось без потерь пересечь линию фронта. Но девушки прошли незамеченными не только через немецкие позиции, нейтральную полосу, но и наш передний край. Однако опыт преодоления линии фронта двумя девчонками-лётчицами не стал предметом изучения в войсках, поскольку на все вопросы они твердили одно и то же: «Нам помог Господь!».

Тридцать лет спустя офицеру запаса Александре Акимовой было присвоено звание Героя Советского Союза.

"Мысли на каждый день года" свт. Феофана Затворника

<Первосвятитель> <Архиерей> <Настоятель> <Службы> <О приходе> <Приходы Австрии> <Молитвы> <Изба-читальня> <Публикации> <Для детей> <Иконы> <Ссылки> <Аудиозаписи> <Фотографии> <Контакт> <Карта> <Жертвователю> <Издатель>

Русский Православный Приход Покрова Пресвятой Богородицы в Граце (Московский Патриархат)
Шацкаммеркапелла, Марияхильферплац 3, 8020 Грац
Телефон настоятеля: +43 676 394 73 34
***
Данная страница в обоих её языковых вариантах
издаётся по благословению его Высокопреосвященства Марка, архиепископа Егорьевского

E-Mail: Пожалуйста, нажмите здесь!

Страница обновлена: 21.07.2010